— Будь ты проклята!

— Не пытайся проклинать меня, Мрадхон Вис. Ты останешься в проигрыше, если проклинать начну я.

Сказав это, колдунья повернулась к нему спиной и скрылась в ночной темноте. Мрадхон стоял, застывший и продрогший, с опущенным мечом. Как бы со стороны он увидел, как кто-то дотронулся до него, беря за руку. — Ради Иль-са, — сказала Мория, — иди в дом. Иди.

Он подчинился и вернулся в дом, насквозь промерзший. Мория кинулась закрывать дверь, задвинула засов. Потом подошла к очагу, положила в него полено. Ярко занялся огонь, и на стены легли причудливые тени. Мория и Хаут подвели его к очагу и усадили, накинув на плечи одеяло. Когда силы вернулись, Вис начал дрожать.

— Принесите мою одежду, — попросил он.

— Мы не должны ходить туда, — сказала Мория, прижимаясь к нему. Она повернула голову навстречу Хауту, который подошел, неся одежду Мрадхона, в ожидании поддержки. — Мы не должны ходить туда.

Хаут все понял. Мрадхон взял принесенную им одежду, снял промокшее одеяло и начал одеваться. Хаут последовал его примеру.

— Да хранит нас Ильс, — сказала Мория, кутаясь в шаль. Глаза ее горели, а с волос на лицо стекала вода. — Что с вами случилось? Вы что, оба сошли с ума?

Мрадхон застегнул ремень и надел сапоги, ничего не говоря в ответ. Где-то в глубине души он чувствовал страх и ненависть, но это была другая, холодная ненависть, которая позволяла в какой-то степени сохранять мир между ними. Он не спрашивал Хаута, что руководит им. Да и вообще, понимал ли Хаут, что он делает и зачем; Мрадхон ничего не желал знать об этом. Он решил идти напролом и вырваться таким образом из смыкающегося вокруг них кольца: оставаться в нем было невыносимо.

Страшно проклиная обоих, Мория тоже начала собираться, умоляя их подождать ее и давая почувствовать, насколько они слабы в диалекте Подветренной, используя такие выражения, которые не были в ходу даже в местном гарнизоне.

— Оставайся здесь, — сказал Мрадхон, — маленькая дурочка, если хочешь спасти свою шею! Не лезь в это дело.

Он сказал это потому, что где-то глубоко в сердце чувствовал антагонизм между этой женщиной и той — другой, которую толком никогда и не видел. Потому что Мория с ее острым ножом обязательно встанет на его и Хаута сторону, потому что сами они тоже были дураками, а три дурака имеют гораздо большие шансы.

— Не мели чепухи, — бросила она. И когда Вис взял свой грязный плащ и направился к двери, где на улице его уже ждал Хаут, он услышал за своей спиной ее частое и тяжелое дыхание, все еще сдобренное проклятиями.

Он не остановился, чтобы помочь ей, и ни одним жестом не показал, что слышит ее шаги. Дождь стал слабее и перешел в мелкую изморось. Из желобов неслись потоки, стекая в реку, к которой спускался вымощенный булыжником переулок, перемешиваясь с нечистотами из сточных канав. А река впадала в бухту, где качались на волнах чужеземные корабли. Все это напоминало здешнюю жизнь, когда одно умопомешательство нагромождается на другие и где бродят подобные Ишад.

Если бы он мог любить, думал Вис, если бы он мог любить кого-нибудь — Морию, Хаута, если бы у него был друг, он, может быть, и сотворил бы какое-нибудь заклинание против того, что влекло его сейчас за собой. Но в душе у него не осталось ничего. Было только холодное лицо Ишад, холодные цели, холодная необходимость; он даже был не в состоянии сожалеть, что Хаут и Мория сейчас с ним: он чувствовал себя в безопасности, потому что Ишад призвала в этот дом их всех, а не его одного. И от этих мыслей ему было стыдно.

Мория шла слева от него, Хаут — справа. Так они прошли улицу с таверной под вывеской Единорога, освещенную огнями, пробивающимися через жалюзи, и почувствовали себя увереннее от того, что никто не спросил их, почему они бродят в столь позднее время.