Нелл вытирала руки.

— Я еще не сварила кофе.

Не сводя с нее глаз, Сэм повернулся к двери. И тут Нелл поняла, за что Майя его полюбила. Не за опасную красоту. В его глазах были сила и боль.

— Я тебя не прощаю, — сказала она. — Но если Зак считает тебя своим другом, в тебе должно быть что-то хорошее. Где-то глубоко внутри. Садись. На десерт будут бисквиты с вином и взбитыми сливками.

«Она покорила меня», — думал Сэм, возвращаясь в коттедж пешком. Эта хорошенькая голубоглазая блондинка, которая сначала была убийственно вежливой, затем поразительно откровенной, а потом в течение одного вечера прекрасно поняла, что к чему, вызывала у него восхищение.

Сэму редко хотелось заслужить чье-то уважение, по Нелл Тодд была этого достойна.

Он шел по берегу пешком, как в детстве. Когда был непоседливым мальчишкой. И повернул к дому тоже как в детстве. Без всякого удовольствия.

Как можно было объяснить, что дом на скалах он любил, но никогда не считал его своим? Когда отец продал дом, Сэм об этом ничуть не пожалел.

Когда- то грот и пещера значили для него очень много. Но сам дом был всего лишь нагромождением дерева и стекла. Тут не было ни намека на тепло. Одни требования. Требования быть Логаном, преуспевать и превосходить остальных.

Что ж, он научился и тому, и другому, и третьему, но чего это ему стоило?

Сэм снова подумал об атмосфере, царившей в доме Тоддов. Он всегда считал, что у каждого дома есть свой характер. У Тоддов было тепло и уютно. Некоторые люди просто созданы для брака, думал он. Конечно, если брак заключается по любви, а не для удобства или приобретения положения в обществе.

Но он считал, что этот дар редок. Очень редок.

В его доме места любви не было. Так же, как не было места рукоприкладству, грубости или пренебрежению. Его родители были партнерами, но никак не парой. И их брак был таким же холодным и успешным, как удачная сделка.

Сэм до сих пор помнил, как был изумлен, очарован и слегка смущен в детстве, видя, с какой любовью относятся друг к другу родители Зака.

Теперь он думал о том, как они ездят в своем доме на колесах и, по слухам, наслаждаются жизнью. Одна мысль об этом привела бы его родителей в ужас.

«Неужели вся наша жизнь зависит от наших родителей? — думал он. — Неужели счастливое детство Зака подготовило его к созданию собственной счастливой семьи? Или это всего лишь игра случая? Может быть, в конечном счете все зависит от нас самих? Каждый сделанный нами выбор определяет следующий?»

Сэм остановился и стал следить за белым лучом, освещавшим воду. Маяк Майи на скалах Майи. Сколько раз он стоял, смотрел на этот луч и думал о ней?

Желая ее.

Он не мог вспомнить, когда это началось. Временами ему казалось, что он родился с этим желанием. При мысли о том, что тяга к Майе возникла еще до его рождения, у Сэма захватывало дух.

Сколько ночей он изнывал от тоски по ней? Он изнывал от этой тоски даже тогда, когда овладевал ею.

Для него любовь была штормом, полным безграничного наслаждения и невыразимого ужаса.

А для нее все было просто.

Стоя у самой полосы прибоя, он послал свои мысли над черной водой к лучу света. К скалам, к каменному дому. К ней.

И стена, которой она окружила себя, отразила эти мысли обратно.

— Ты должна впустить меня, — пробормотал он. — Рано или поздно.

Сэм тряхнул головой, отгоняя от себя навязчивые мысли, и пошел к коттеджу. Уединение, которое так поправилось ему в первый день, грозило стать одиночеством. Он резко свернул с дорожки, направляясь не в дом, а в рощу.

Пока Майя не поговорит с ним, придется узнавать нужное другими способами.

На черном небе сияли россыпь звезд и узкий серп луны. Сэм настроился на ночь.