— Стой где стоишь! Руки вверх!

Влип, подумал я, послушно поднимая руки. Выглянувший из аптеки милиционер в грязном и закопченном бронежилете сжимал в руках десантный вариант «калаша» и готов был, похоже, пустить его в ход, не делая предупредительного выстрела в воздух.

— Спиртяшкн захотелось на халяву или за колесами? — деловито поинтересовался он.

Я начал говорить ему про Вадю, поломанные ребра, сотрясение мозга и чету Немировых, но парень внезапно уставился мимо меня и, махнув рукой, скомандовал:

— Вали отсюда, пока цел! Сам видишь, нету тут больше лекарств. Зато выродков всяких хватает. Засядь со своей девкой дома и лечись народными средствами. Авось до свадьбы заживет.

Парень скрылся в аптеке, а Яна, взяв меня под руку, сказала:

— Поехали, ловить тут нечего. Разве что пулю задарма схлопочем.

И мы поехали назад, дивясь тому, как быстро и бурно поднялась на поверхность нашего общества пена.

Умом-то я понимал, что так оно и должно было быть, и все же был шокирован. Причем значительно больше Яны.

— Мать честная! — сказал я, не желая сквернословить. — Недели не прошло, а вся пакость из нор повылезала! Представляю, что сейчас в Питере творится! И зачем, хотел бы я знать, этот мент в аптеке сидит?

— Не иначе как бандитов караулит, — предположила Яна. — Счеты с кем-то свести хочет. А что в Питере делается, ты себе плохо представляешь. И слава богу. Кстати, то, что там делается, — вполне естественно. Ненависть к тем, кто похитрее и поподлее, кто успел разжиться за счет своих ближних во время перестройки, нашла себе выход. Котел с паром прохудился, и мало теперь никому не покажется.

— Самое время вспоминать старые обиды!

— Большей части населения бывшего Союза перестройка, как я понимаю, так искалечила жизнь, что это едва ли можно назвать просто обидой. А поскольку ограбленным, униженным и оскорбленным до Кремля не добраться и подлинных виновников своих бед не наказать, они срывают злобу на тех, кто лопался под руку.

— Тебе-то это откуда знать?

— Толя, дитятко, ты глаза-то разуй! Не все вокруг, как ты да моя мама, такие сытенькие и благополучненькие!

— Вот уж истинно: «Ужасный век, ужасные сердца!»

— То ли еще будет — погоди!

* * *

Гарью тянуло от дачи Немировых, и я сказал Яне, что лучше нам туда не соваться. После посещения Мальгина я уже понял, что означает этот дым, но она велела мне не трусить и жать вперед.

Маленький и аккуратный, покрашенный в розовый, «поросячий» цвет, щитовой домик, какие строили лет сорок назад и называли почему-то «финскими», пылал и чадил, как факел. Хотя настоящих факелов я ни разу в жизни не видел, разве что в кино. Немировых видно не было, и я сказал Яне, что пора сматываться.

— Высади меня здесь, а потом можешь мотать! — процедила она, и мы подъехали к распахнутой калитке в сделанном из проволочной сетки заборе.

Яна выскочила из «девятки», держа двустволку наперевес. Я вооружился монтировкой и последовал за ней, уговаривая себя, что все еще может быть не так плохо. Могла же загореться, например, дряхлая проводка. Или еще что-нибудь. А старенькие врачи, видя, что самим пожар не потушить, побежали за помощью к соседям. Или уехали, в Питер. Или в Мальгино. Или пошли проведать Вадю. При мысли о Ваде я замедлил шаг.

— Яна!

— Вон они…

Я увидел их сразу.