— В чем дело, Гувер? — с плохо прикрытым недовольством осведомился банкир у пузатого охранника, показавшегося из будки.

— Какие-то неполадки с электроникой, сэр, — виновато улыбаясь, пояснил толстяк.

Подойдя к преграде, он утопил черную кнопку в панель, однако шлагбаум остался на прежнем месте. Тогда, нахмурившись, охранник ухватился за него обеими руками и потянул вверх. Это сработало: раздался звуковой сигнал, и шлагбаум резво поехал вверх — Гувер едва успел убрать руки.

— Уже, стало быть, четвертый раз за два дня, — повернувшись к банкиру, сообщил охранник.

— Ну так вызови электриков! Или ты ждешь, что оно само починится? — саркастически вопросил Джонсон.

Гувер лишь неопределенно пожал плечами.

— Давай, займись! — прикрикнул на него банкир. — Хотя, если тебе нравится постоянно выбегать и дергать его вручную…

— Нет, сэр. — Охранник мотнул головой. — Не нравится.

Джонсон закатил глаза и, подняв стекло, утопил педаль газа в пол. Авто пронеслось мимо недотепы-охранника, обдав его потоком раскаленного воздуха. Поправляя растрепавшиеся волосы, Гувер с завистью смотрел уносящейся красотке вслед.

— Зверь-машина… — пробормотал толстяк, машинально запустив руку в карман брюк, дабы убедиться, на месте ли проездной билет.

«Неудачник, — думал банкир, наблюдая в зеркало заднего вида за тем, как охранник, понурившись, бредет в свою крохотную будку. — Интересно, каково это — каждый день ехать на работу в душном вагоне электропоезда, а потом до самого позднего вечера наблюдать, как куда более успешные и талантливые люди проносятся мимо тебя на таких вот автомобилях? Я на его месте, надо думать, давно бы застрелился — от безысходности. Впрочем, уже скоро мистер Уоррен все равно передавит вас, бездарей, сидящих на наших шеях, словно жалких клопов!»

Припарковавшись неподалеку от лифта, Джонсон заглушил мотор.

И в тот же миг шикарный белоснежный «альфа-ромео» вместе с сидящим внутри банкиром просто разорвало на части мощнейшим взрывом.

Я стою на коленях в луже его крови, смотрю на его бледное лицо. Дождь в Сирджане — довольно редкое явление, но сейчас у неба есть повод для плача: десятки сынов Ирана погибли, унеся за собой жизни двух сотен американских солдат.

Дождь промочил меня до нитки, но я не обращаю на это никакого внимания. Я продолжаю смотреть на Винни, стараясь убедить себя, что он просто притворяется мертвым, а на самом деле жив. Винни любит всевозможные розыгрыши, он вообще веселый чувак…

Не верится, что теперь придется говорить о нем в прошедшем времени.

— Нет, черт возьми, нет… — шепчу я на родном русском. — Меня ты не обдуришь…

Но он очень убедительный в своей нынешней роли мертвеца — лежит, не дышит, не шевелится. Невольно начинаешь задумываться — а может, и вправду не врет, не притворяется? Тогда это хреново, чертовски хреново…

— Серега! Мамонт! — слышу из-за спины.

Оглянувшись, вижу, как ко мне ползет раненый капрал Бронс по прозвищу Банни. Его знаменитые «кроличьи» зубы теперь, наверное, уже не сыщешь среди фарша, в который превратили нашу доблестную роту пулеметы иранцев. Когда мы вернемся в Штаты, он, надо думать, непременно озолотит какого-нибудь ушлого стоматолога, ведь Банни без фирменной улыбки — уже не Банни, так же?

«А мы вернемся?» — усмехается внутренний голос у меня в голове.

— Жив, Крольчатина? — спрашиваю я, нарочито весело улыбаясь.