Мэри встала и взяла другую бутылку крепкого темного пива.

- Он еще не закончил паковать вещи, и когда я увидела его лучшие рубашки смятые в чемодане как попало, у меня просто сердце сжалось. И ботинки забыл, ни одной пары не взял. Я предложила ему попрощаться с отцом – последние дня два он в ясном уме, все понимает – но нет, он не пошел. Сказал, что, может, ни его, ни нас всех, никогда уже не увидит. Вот тут я испугалась не на шутку. Я-то знаю, если он что решил - мнения не переменит. Думаю: пусть уйдет без крика, без упреков и слез.

- То есть, он у тебя на глазах просто так взял и вышел…

- Нет, я ушла погулять, чтобы он спокойно собрал вещи. Я сказала, что письмо теперь писать не нужно, он и так все объяснил, а я выйду, соберу еще цветов, сделаю покупки и вернусь через час-другой, после того, как он уедет. А страховые документы пусть оставит на видном месте и напишет адрес нотариуса, который может с ним связаться, если случится что-то непредвиденное. Он испытал такое облегчение: надо было видеть его лицо. Понимаешь, он очень боялся скандала. Сказал, что, наверное, я и сама буду рада переменам. А я ответила: не надейся, буду скучать по тебе каждый день, и дети тоже, и отец, когда будет в себе. Пусть не думает, что делает нам какое-то одолжение - не дождется от меня такого утешения. Я ушла и прокралась обратно через черный вход. Он упаковал чемоданы, оставил бумаги на столе, потом его фифа подъехала на машине, они погрузили туда коробки и чемоданы, поцеловались прямо у нас на пороге и уехали.

Войдя в дом, я увидела бумаги, разложенные аккуратными стопками на столе, и листок, на котором было написано: «Большое спасибо тебе, Мэри. Всего наилучшего. Билли». Ну вот, теперь ты все знаешь.

- Какой же он бездушный мерзавец, величайший, самовлюбленный…

- Ты этим его не вернешь.

- Нет, верну, заставлю вернуться. Он не бросит тебя, вот увидишь, я придумаю что-нибудь.

- Зачем, если он не хочет?.. Может, поешь теперь картошки с рыбой? А то засохнут.

Всю ночь он не мог сомкнуть глаз и лишь к рассвету задремал, но совсем ненадолго: рано утром в комнату пробрались близнецы, а с ними Грета с чашкой чая в руках. Это называлось «принести чай в постель» - что являлось, на самом деле, не более чем предлогом его разбудить: почти весь чай проливался в блюдце и на лестницу. На предстоящий день у них была уйма планов. Они спустятся и подождут, пока Мики покормит дедушку и переоденет его – дети считали это чем-то естественным, как, например, восход солнца по утрам или необходимость мыть руки перед едой. Им не терпелось показать ему новую игру в магазине Брофи. Автомат огромный, вроде «Космических Завоевателей», одна игра стоит двадцать пенсов, они смогут сыграть только три раза, если, конечно, дядя Мики не захочет сыграть еще раз. И мама предложила устроить после полудня пикник, потому что папа ненадолго уехал в Дублин, а значит, по дому дел нету, ведь никто не придет оформлять страховку и никому не надо готовить чай. Так что вставай скорей, а то проспишь самое интересное.

Весь день Мики казалось, что он несет на себе огромную тяжесть, и себя он видел словно со стороны, будто вместо него все делает кто-то другой: медленно кормит с ложечки отца, срезает корочку с хлеба для бутербродов к пикнику, взбирается на холм к зарослям ежевики. Будто играет роль в каком-то спектакле.

Он вздохнул с облегчением, когда настал вечер и дети легли спать; они охотно отправились в постель, потому что утром он обещал им устроить какой-то невероятный сюрприз. Он заверил, что такого они совершенно точно не видели никогда, сообщил Грете, что и ей понравится, и что ей тоже причитается маленький подарок.