— Как же это он умудрился? — спросил Джерин.

— Гореть мне в пяти преисподнях, если я знаю, — отвечал Вэн. — С таким богом для ссоры достаточно любой мелочи… ведь, например, стоит жене ступить за порог, как ревнивый муж сразу думает, что она собирается с кем-нибудь поразвлечься.

Он шумно вздохнул. Может быть, вспомнив о Фанд. Хотя великан и не был ревнивым мужем в той мере, в какой хотел представить бога дальней страны, однако сам он давал ей множество поводов для беспокойства. Собравшись с мыслями, чужеземец продолжил:

— Как я уже сказал, не знаю, что сделал Залмуна, тот вождь вешапэрцев, чтобы рассердить своего бога, но что-то он явно сделал, ибо бог велел ему перерезать горло своему сыну. Чтобы все, значит, уладить и доказать, что Залмуна действительно почитает своего глупого покровителя, а не кого-то еще.

— Надеюсь, этот негодник Залмуна послал его подальше? — спросил Адиатанус. — Я бы поступил именно так.

— Но ты и твой народ не поклонялись этому богу одни боги ведают сколько там поколений, — возразил Вэн. — Залмуна был в растерянности, причем это состояние усугублялось тем, что его сын соглашался принести себя в жертву на манер барашка или овцы. И не просто соглашался, а прямо-таки горел желанием, словно жених, берущий в жены самую прекрасную девушку во всей округе. Раз уж бог того хочет, то и ему это в радость, — примерно так, я думаю, он рассуждал.

— Как же можно быть таким неблагоразумным? — удивился Дагреф.

— Нет, это ты проявляешь неблагоразумие, парень, — сказал Вэн. — Чего ты еще до сих пор не понял, так это сколько вокруг глупцов… в том или ином смысле. Или сколько этих глупцов во всех смыслах.

— Интересно, почему это так? — вопросил Дагреф.

Вопрос, похоже, был обращен не конкретно к Вэну, а к мирозданию вообще.

Но мироздание безмолвствовало, а Вэн продолжал:

— Как я уже сказал, парень готов был к закланию. Большинство вешапэрцев его одобряли. Еще бы. Они привыкли выполнять все веления бога. Ведь это был их бог. Как его можно ослушаться? Даже Залмуна думал, что ему, наверное, придется убить своего сына. Он не хотел, поймите, но не видел другого выхода. Ни для сына, ни для себя.

Мы с ним разговорились в тот вечер, когда ему надлежало отправиться в заросшую лесом долину, где находился храм того бога, чтобы убить там мальчишку. Он напился. Так поступили бы и вы на его месте. Он знал, что я не очень высокого мнения о его боге, поэтому пришел ко мне, а не к кому-нибудь из племени вешапэр.

Что ж, поскольку ревнивый бог этого племени так неаккуратно повел себя, мы, как я уже сказал, поговорили с Залмуной. Когда ему пришло время вести сына в долину, я отправился с ним. А паренек не хотел, чтобы я шел с ними. Он суетился и кипел от злости, как… как не знаю кто. Но иногда приходится не обращать внимания на выходки ребятни.

Дагреф сделал вид, что не понял намека. Зато Фердулф все понял и показал чужеземцу язык. Вэн расплылся в улыбке.

— Надо сказать, что святилище у этого бога тоже было плачевное — лишь несколько наваленных друг на друга камней да шаткая каменная плита для заклания. Мы пришли туда, и из груды камней послышалось: «Начинайте!» Голос был похож на голос моего деда за два дня до смерти. Залмуна положил сына на каменный стол и вытащил нож. Однако прежде, чем он пустил его в ход, я стукнул его сына по голове маленьким кожаным мешочком, наполненным песком и галькой. Парнишка угас, словно факел, опущенный в ведро с водой. Кроме того, я привел с собой свинью. Я положил ее на стол вместо сына Залмуны, и тот перерезал ей глотку.

— А что случилось потом? — спросил Джерин.