– Тьма сожри тебя, Ориджин! – прошипела Аланис. – Думаешь, я стану твоим инструментом для шантажа?! Хочешь меня использовать?!

– Миледи, вы думали использовать меня, а я – вас. Мы оба – внуки Агаты, как вы и сказали. Разница лишь та, что мой план может сработать, в отличие от вашего.

– Я ничего не стану делать по твоему приказу. Попробуешь меня заставить?! – Аланис взмахнула рукой у изувеченного лица. – После этого меня вряд ли что-то напугает!

– Коль хотите плыть со мной в одной лодке, помните, кто в ней капитан и штурман. И извольте выполнять приказы. Не потому, что вы пленница, а потому, что лишь капитан знает, куда плыть.

Она язвительно захохотала:

– Приказы?.. Твои?! С чего бы мне их выполнять? Я тебе не служанка!

Эрвин пожал плечами:

– Как пожелаете, миледи. Кайр Хэммонд, проводите гостью в покои. И я уточняю свой прежний приказ: выполняйте просьбы гостьи, кроме одной. Миледи будет видеться со мною лишь когда я захочу этого.

Войско северян покинуло Дойл и расположилось в полях, стало готовиться к турниру. Несколько дней Аланис не подавала признаков жизни. Хэммонд докладывал, что гостья сидит в своем шатре и ни с кем не желает разговаривать.

– Как ей угодно, – отвечал Эрвин. – Главное – надежно охраняйте. А если вдруг пожелает отправить письмо, доставьте его мне.

Аланис не писала писем – дурой она все-таки не была.

За три дня до состязания лучников она впервые передала с Хэммондом свое требование: «Я хочу видеть Ориджина!»

Эрвин ответил: «Нет».

Следующим утром она передала: «Ориджин обязан меня принять».

Эрвин не принял.

Вечером она заявила, что имеет ценные и важные сведения, которые Ориджин захочет узнать, если только он не полный идиот.

Эрвин не ответил.

Потом сказала, что выдвигает новое предложение и выскажет его только самому герцогу лично.

Герцог отослал Хэммонда ни с чем.

Потом она передала записку: «Желаешь, чтобы я просила? Если твоя гордыня без этого не успокоится, что ж. Прошу о встрече с тобой». Эрвин порвал записку и спустя несколько часов получил новую: «Вторично прошу о встрече с тобой». Ее постигла та же участь, и новая записка не заставила себя ждать: «Будь ты проклят! Я прошу в третий раз».

Далее, по нескольку раз в день, он получал от Аланис новые послания. На каждом листке содержалось лишь одно слово: «Четыре», «Пять», «Шесть», «Семь»… Числительные были выписаны изящным каллиграфическим почерком, заглавные буквы пестрели завитками. Леди Аланис показывала, что ей отнюдь не жаль сил на записки. Не лень причина краткости, а презрение к адресату.

Эрвин, впрочем, имел слишком много забот, чтобы тратить время на мысли об Аланис. Был и турнир, и закупка арбалетов, и пьеса, и молчаливое, угрюмое противостояние с полководцами. После падения Дойла они не смели спорить с герцогом… но это не значит, что прониклись к нему уважением. Напротив, с каждым эфесом, потраченным на пустые состязания и на зрелища для черни, их скрытая злоба против Эрвина становилась все гуще, плотнее, напряженней.