Хрюша делится личным опытом:

— Вот я однажды покурил, так потом еле домой дошёл. Правда, я сначала «долины» с димедролом глотнул…

Выжидающая пауза — кто-то должен задать вопрос. Со вздохом задаю:

— В смысле? — и улыбаюсь.

— Ноги по колени в асфальт проваливались. Знаешь, как тяжело ноги из асфальта вытаскивать? Я от метро еле домой дошёл.

— А надо было не по асфальту, а по земле идти. Из земли-то ноги, наверное, легче вытаскивать, — и улыбаюсь.

— В натуре. А я и не подумал. У земли же плотность меньше!

— Ага, и налипает меньше, — улыбаюсь.

— В натуре. А я и не подумал.

— Земля же и пахнет лучше, и червяки в ней жить могут…

— В натуре. И червяки. Дождевые!

Идём. Гуляем. Дышим.

— Трава, — улыбаюсь, — дерьмовая. Не цепляет совсем. Может хоть пивка попьём, а то прям обидно даже.

Хрюша не против, и Киса согласна. Они ведь правильные ребята, в отличие от тех, кто книжные обложки да телевизор изучают вместо сурового реала: везде же кровь — мышь избивает Тома, Рэмбо передёргивает затвор, морпехи собираются в одиночное плавание к острову сокровищ. Ужас! Бр-рр! Но, если верить кинематографу, есть ещё в этом мире место для любви: Анжелика и хромой инвалид — настоящие чувства, верность и преданность.

— Мальчики, — это Ольга, голосок дрожит, — а куда ларёк делся?! Здесь же ларёк стоял! Куда он делся, а?!

— Киса, ты чего? — улыбаюсь, — Этот ларёк херти сколько лет назад тому убрали. Пять уже. Лет. Тому.

— А где ларёк?! Тут же киоск был! «Союзпечать»!

— Оля, «Союзпечать» ещё раньше убрали, — медленно прожёвывая слова, объясняет Кабан. — Потом здесь ларёк был. Я в нём презервативы всё время покупал. Потом и его убрали.

— Презервативы?

— И презервативы тоже. Вместе с ларьком. Но сначала ларёк, а потом презервативы.

— Какие презервативы?! Здесь же ларёк был! «Союзпечать»!

— Презервативы — это такие резиновые гандоны. Но их уже нет. Давно. Как и ларька в киоске «Союзпечати». В «Союзпечати» презервативы не продавали. Потому её и убрали — зачем, если презервативы не продают, правильно?

— Олег, ты што-то путаешь!

— Ничего я не путаю. Гандонов я как будто не видел.

— Да-да, ты прав! — она пробегает немного вперёд, останавливается, оборачивается и загадочным тоном — тс-с-с, по секрету! — выдаёт: — Я поняла: ларёк стоит, просто мы его не видим!

И, уподобившись внезапно ослепшему человеку, выставляет руки вперёд — щупает пальчиками пустоту, осторожно передвигаясь маленькими шажками:

— Сейчас я его найду!

Ничего не оставалось, как взять Оленьку под белы рученьки и аккуратненько оттащить в сторонку, чтоб народ не пугала.

Она, конечно, расстроилась, долго молчала и вдруг, неожиданно и с придыханием, зашептала мне на ухо:

— Саша, почему он за нами идёт?

— Киса, кто идёт?

— Этот страшный человек.

Оборачиваюсь — действительно, мирно шагает невзрачный мужичок, метр в шапке, плешь без усов. Мы этого красавца только что возле магазина обогнали.

— Да ладно, — говорю, — чего ты, Киса? Идёт себе и пусть ковыляет. Может там его гнездо. Дела у него там. И яйца не насижены.

— Какие яйца?

— Откуда я знаю.