Со сферой было посложнее: у паучка сердечник был в отвинчивающейся голове, а в сфере он хранился под панцирем торса. Но, опять же, доказывая изначально «небоевое» предназначение сфер — было откидное кольцо, просто отвинчивающаяся, предоставляющее доступ к сердечнику без кожуха.

Ранис, пока я валандался, свернула паучку голову, с некоторым опасением, но явно довольная. А потом пристально вглядывалась в мои действия, задав, по окончании извлечения сердечника, закономерный вопрос:

— Рарил, а откуда ты столько знаешь про анимункулей?

— Родители, — свалил я на тех, кого и не проверишь, — увлекались двемерами, ну а зачем ломать, то что можно изучить?

— И вправду. А ты много знаешь? И почему не сказал?

— Мало, Ранис. Я же маленьким был, в подземелья не брали, — вдохновенно врал я. — Но в доме автоматоны были, как раз паучки и сферы, да и про центурионов и баллисты рассказывали.

— Ясно, полезно. Так, в округе ничего нет, а нам надо вниз, — задумчиво протянула она.

Ну а я лезть вперёд не стал — Анас, бултыхающийся рядом, уже рассказанный «код доступа» мне показал. Так что, краем взгляда приглядывая за бродящей Ранис, я осмотрел зал. Небольшой, относительно, метра четыре диаметром, с четырьмя дверьми по периметру, двемеритовыми и запертыми. И чуть смещённым от центра двухметровым открытым бассейном, с ядовито-зелёной, без запаха, жидкостью. И смазкой, и маскировкой — бассейн и был створами на нижний уровень.

И пока Ранис бродила по периметру, совершая какие-то странные постукивания (а надо было всего-навсего повернуть рубильник), я разглядывал сердечник. В двемеритовой оплётке вращался, постоянно, шарообразный, слегка светящийся красный камень в решётчатом кожухе чёрного цвета под оплёткой. Судя по рассказанному Анасом, да и наблюдаемому — перпетум мобиле, на душевном приводе, то есть движение — постоянное, а вот взаимодействие с автоматоном — по необходимости.

Странное решение, задумался я. Ну, возможно, особенность «камнедушия» двемеров. Типа пробой — постоянный, а движение — просто утилизация излишков энергии, а без этого или душа взбунтуется, например (хотя в обычных камнях не бунтовали, но чёрт знает, как у двемеров), или истончение границы с обливионом начнётся, что двемером нафиг не надо было, как понятно.

Тем временем Ранис, наконец, досеменила до рычага, чуть ли не чечётку перед ним сплясала, ну и дёрнула. Легко загудели механизмы, зелёная жидкость постепенно втянулась, обнажив дно бассейна в полуметре от пола. И дно стало складываться и опускаться, образуя этакую винтовую лестницу вниз.

— Получилось! — ликовала Ранис.

— Угу, здорово, — покивал я, присматриваясь к ступеням.

Чистые и сухие, ни подтёка. Смазка эта такая офигительно текучая, или покрытие бассейна ей не смачивается — чёрт знает.

Ну и аккуратно спустились мы по лестнице, оказавшись в гудящем, временами пыхающем облачками пара коридоре. Жарко, даже данмеру, оценил я. Хотя воздух, невзирая на жару и влажность, чистый.

И никаких автоматонов вокруг, что не может не радовать, вот только куда идти — непонятно. В коридоре нашего пребывания не было никаких боковых комнат, а сам он терялся за поворотами, был прямым метров двадцать. Так что я понятно махнул Ранис в сторону бултыхающегося Анаса, присел на почти горячий пол, и принял уже поднадоевший вид.