Смятение овладело Али Риза-беем, и пока он тщетно пытался найти слова, чтобы возразить жене, та продолжала:

— Хочешь — обижайся, Али Риза-бей, хочешь — нет, но я тебе выложу все, что думаю. Вот ты свои принципы ставишь всегда выше интересов детей. Ты, наверное, считаешь: как стукнет им пятнадцать или двадцать лет, так твои обязанности отца и кончились. Нет, дорогой! Только тогда и начинаются главные обязанности. Это они малышами безропотно слушали каждое твое слово: где посадишь, там и сидят, что дашь, то и съедят. А коли свисток какой-нибудь или куклу подаришь — это для них настоящий праздник. Теперь они уже взрослые люди, сами все прекрасно понимают. У каждого — свои желания… Какие именно — не знаю, поэтому и не скажу… Мне теперь кажется, что в их воспитании мы что-то упустили…

— Да что ты плетешь, старая!.. Мои дети — ангелы…

— Я этого не отрицаю… Сегодня они, может быть, и ангелы, но в голове у них ветер гуляет… Все видят, все замечают вокруг себя, и у них, я уже говорила, начинают просыпаться желания. Долго ли они еще будут оставаться ангелами — неизвестно… Пусть даже останутся, только ты сам подумай, каково им будет-то. Ты весь день на службе, ничего не знаешь и не видишь. Это я тебе внушила, что они ангелы. А теперь я должна тебе, отец, вот что сказать: детям нашим грозит опасность. Может быть, во всем я виновата…

Али Риза-бей понял, что криком или скандалом жену не проймешь, потому решил говорить с ней как можно ласковее.

— Милая моя женушка, — взмолился он, — ты думаешь, я ничего не знаю и не понимаю? Ты же слышала, что сказал наш сын: ради семьи, ради сестер он готов на все… Неужели ты сомневаешься в его искренности?

— По правде говоря, Али Риза-бей, очень даже сомневаюсь. Как бы хорош наш Шевкет ни был, он совсем еще молод. У него тоже, рано или поздно, свои желания появятся. А взваливать непосильную ношу на плечи мальчика просто грешно…

Спорить с женой было бесполезно: можно целый год препираться — и все равно ее не переубедишь.

Конечно, Али Риза-бей не допустит, чтобы по его вине у детей были неприятности, хотя бы самые малые. Но ведь он убежден, что, уступая Шевкету почетное место главы семьи, он осчастливил его, дав ему возможность испытать самое большое в мире счастье. Нет, его сын не способен роптать, и забота о семье не может ему казаться непосильной ношей, — подобное предположение просто нелепо, — это равносильно тому, что человек, провозглашенный королем, вдруг начал бы жаловаться на тяжесть короны…

Очевидно, Хайрие-ханым по простоте своей и ограниченности не могла понять возвышенных помыслов супруга и поэтому с таким ожесточением нападала на него:

— Я-то, дура, верила в тебя! Считала мужа своего многоопытным, все понимающим и ученым. Во всем полагалась на тебя… Хватит! Если твоя совесть требует, чтобы ты бросил работу, можешь бросать. Но не забывай: жизнь с каждым днем дорожает. Я от тебя не хочу ничего скрывать: наших детей, наших ангелов, как ты их называешь, ждет нищета. И если они один за другим пойдут по миру, я вцеплюсь тебе в глотку — всеми десятью пальцами… И на том свете не оставлю тебя в покое!..

Женщина кричала в истерике, не боясь уже, что услышат дети. Потом хлопнула дверью и, не переставая громко рыдать, удалилась на кухню.

Али Риза-бей застыл в неподвижности, будто окаменев. Ему не верилось, что жена, всегда такая смирная и послушная, могла взбунтоваться против него. Он привык ее видеть в вечных хлопотах и заботах в саду, дома или даже около калитки, когда она спорила с соседками.