Право, это напоминает инструкцию персидского посланника (в романе «Хаджи-Баба-Испагани в Персии и Турции»[9 - Имеются в виду «Похождения Мирзы Хаджи-Баба Исфагани в Персии и Турции, или Персидский Жильблаз. Изд. Бароном Брамбеусом». 4 ч. СПб., 1831 – переделка Сенковским сочинения английского писателя Дж. Мориера «The adventures of Hajji Baba of Ispahan» (1824).]) узнать – Англия постоянное ли жилище англичан, или только их летнее кочевье, Лондон в Англии или Англия в Лондоне…

Но сделаем последнюю выписку из этой статьи:

Я вмешался в разговор и другого моего соседа, который декламировал перед профессором Патенем о строгом наблюдении над методами преподавания в школах. От школ перешли мы и к университетам, то есть ко всем высшим училищам, которые входят в состав здешнего университета. Я отдавал справедливость немецким методам преподавания. Французы вступились за свои. Похваливши факультет точных и физических наук, я доказывал почти совершенное небытие[10 - Курсивы, кроме курсива в слове «небытие», Белинского.] других факультетов, исключая юридического, также весьма не полного. Взяв в пример науки или курсы исторические, я показал, что нет ни одного профессора, который бы обнимал вполне какую-либо часть истории. Из древней le Normand предлагает свои гипотезы о Египте; Летрон о колониях, о древней географии и торговле; Лерминье о том, что он прочел накануне; сам Форваль только об Испании. Где же студенты-слушатели найдут полную систему древней, или средней, или новейшей истории? Где найдут они указания на лучшие источники, на критические издания классических историков? Кто будет их руководителем в лабиринте монументов исторических? Кто остережет их от Гиббона, искажавшего факты в духе своего времени, или от Фишера, изобретавшего факты истории ганзеатического союза и наполнившего ее вымыслами, поддельными актами, которым поверил Шторх (подлог, открытый Шлецером)? Сосед мой горячился; но сосед соседа, профессор Патен, начинал уступать моим доказательствам и примерам. Желая, за французское интеллектуальное хлебосольство, смягчить негодование моего соседа, я перешел к похвале, самой искренней и невынужденной, достойного и достойных. Я напомнил о лекциях Кювье, Гизо и самого Вильмена, блистательного без методы, основательного в суждениях без глубокого исследования тех предметов, которых касался он на лету, порхая иногда, как ласточка, долу и касаясь низменных урочищ французской словесности, или возносясь, как орел, к Монтескье, Боссюэтам и Малебраншам, на высоты ее.

Кажется, что беспристрастие автора может ручаться за верность, с какою набросал он картину французской учености.

Мы должны упомянуть еще о трех статьях «Современника», хотя в нем их и гораздо больше. Так как мы решились однажды навсегда говорить более о том, о чем приятно говорить, а во всем прочем полагаться на красноречивую выразительность молчания, то и не стали бы говорить о двух статьях – «О литературных утратах» и «Праздник в честь Крылова»[11 - Обе статьи опубликованы без подписи; принадлежат П. А. Плетневу.], если бы они, отличаясь удивительною странностию и в выражении и в мыслях, а особливо первая, не заключали в себе много дельных мыслей, хорошо высказанных. Вот пример странности в мыслях: автор статьи смешивает между собою два совершенно различные понятия – поэта и литератора. Если одно и то же лицо может совмещать в себе и литератора и поэта, то труды этого лица должны быть рассматриваемы с двух совершенно различных точек зрения. Пушкин был поэт, по своим поэтическим произведениям, и Пушкин же был литератор, как издатель журнала и автор нескольких критических и полемических статей. Автор справедливо называет Шатобриана литератором, потому справедливо, что Шатобриан писал много, но ни поэтом, ни ученым никогда не был; но называть литератором Гете так же странно, как называть генералиссимуса Суворова прапорщиком Суворовым: если Гете был не только великий поэт, знаменитый ученый, но и примечательный литератор, то и Суворов, будучи генералиссимусом, был и прапорщиком, а будучи графом и князем, был и дворянином.