Пожав плечами, капитан отвечал:

— Все так. Сначала был в медсанроте. Провалялся там несколько дней, а уже потом перевезли в Вязьму.

— Вот только в выписке из госпиталя написано, что у вас еще был сепсис. Как же удалось выкарабкаться? В полевых условиях часто это верная смерть, — сочувственно покачал головой Романцев.

— А вот здесь, товарищ старший лейтенант, просто повезло, — вздохнул Малюков. — Тут ведь как карта ляжет, никто полного выздоровления не обещает… Я хоть и не верующий, но, видно, за меня кто-то очень крепко молился, если удалось выжить.

— Понятно. Так тоже бывает. А как звали ту сестричку, которая вас вспоминает?

Красивые губы капитана широко растянулись:

— А как же еще могут звать ангела-хранителя? Конечно же, Надежда!

Чтобы противника почувствовать, одних глаз недостаточно, его нужно ощутить кожей, спинным мозгом, так его можно переиграть.

У входа в комнату стоял сержант, внимательно вслушивающийся в разговор. В ладонях, потемневших от загара, автомат, указательный палец предусмотрительно держал на спусковом крючке, за плечами у него боевой опыт. Не подведет! Видно, и он ощущал опасность, исходящую от капитана, как будто бы сидевшего безмятежно.

— Видно, договаривались встретиться с ней после войны?

— А то как же, — довольно отвечал капитан. — Пообещали писать друг другу каждый день. Признаюсь честно, товарищ старший лейтенант, я на ней жениться обещал. Кто знает, может быть, и женюсь, если где-нибудь не убьют. Или еще раз не влюблюсь.

— Встречи вам с ней я не обещаю, а вот поговорить можно прямо сейчас. Я ведь и телефон госпиталя узнал. Связь у нас здесь хорошая, двенадцатиканальная, так что дозвонимся без проблем. — Подняв трубку, Тимофей Романцев произнес: — Соедините меня с Вязьмой, пятый госпиталь… Да, подожду, — ободряюще посмотрел на Малюкова, сидевшего молча. — Ага, хорошо… Это Пятый вяземский госпиталь? Я вот по какому делу звоню, я старший лейтенант военной контрразведки Романцев. У вас работает медсестра Надежда?.. Нет… Может, раньше работала, сейчас время такое… И никогда не работала… Хм, странно. А вот ответьте мне на такой вопрос, двадцатого июня к вам поступил капитан Малюков… Он до конца долечился?.. Да, подожду… Тоже не поступал.

Служба в прифронтовой полосе обострила чувства Романцева до предела. Чтобы выжить в противостоянии с врагом, нужно уметь просчитывать его шаги, предвидеть возможную опасность и умело противостоять ей. Вроде бы ничего еще не произошло — Малюков продолжал сидеть на стуле, но внутри Романцева зазвучал какой-то тревожный камертон, отзываясь на изменение в настроении задержанного. В какой-то момент Романцев осознал, что находится на краю гибели. Пачка папирос, что Малюков держал в руке, неожиданно блеснула лезвием, и Романцев инстинктивно отпрянул в сторону. Выброшенное лезвие со стуком ударилось в стену и отскочило в сторону.

Подскочивший сержант с коротким замахом ударил Малюкова в шею прикладом автомата. И уже падающего, с силой поддел носком сапога, откинув в противоположный угол комнаты.

— Лежать! — заорал боец, направив на распластанного капитана автомат.

Диверсант и не думал подниматься, оперевшись спиной об угол комнаты, затравленно посматривал на Романцева, поднявшего пачку.

— «Герцеговину Флор», значит, куришь… как товарищ Сталин, — хмыкнул Романцев. — Ловко! А табачок-то у тебя с сюрпризом. Это у вас в абвере такие пачки мастерят? — внимательно осмотрев пачку со всех сторон спросил Тимофей.

— Повезло тебе, старший лейтенант, считай, что второй раз родился.