– Эта женщина не для тебя, парень. С ней ты, пожалуй, угодишь в какую-нибудь историю еще почище той, – говорил майор. – Это птица высокого полета. Даже Боров был для нее мелковат. Не видел сам, как она задирала нос передо мной, когда ты нас познакомил? Да еще, заноза такая, называла меня родственничком.

– Чтобы иметь такую около себя, чтобы заполучить ее навсегда, я мог бы снова убить или ограбить кого-нибудь. – Голос Карреньо срывался. – Сделать что угодно. А хотите, я скажу вам кое-что еще более интимное? Никогда не буду спать ни с какой другой женщиной. Они меня не интересуют, не существуют для меня. Или Мерседес, или никто.

– Эх, едрена мать! – заметил Литума.

– Сказать тебе правду, поставил бы я этой Мерседес пистон, с большим бы удовольствием, – сипло засмеялся майор. – Кстати, я ей кое-что предложил, когда мы с ней танцевали в «Домино». Вообще-то я хотел испытать ее, я тебе уже рассказывал. И знаешь, что она мне ответила? Она совершенно бесстыдно положила руку мне на ширинку и говорит: «С тобой – ни за какие коврижки, и если ты даже приставишь пистолет мне к груди – все равно нет. Ты не в моем вкусе, родственничек».

На этот раз майор был в форме. Он сидел за небольшим письменным столом в своем кабинете на первом этаже министерства. На столе громоздились высокие стопки бумаг, среди них был втиснут вентилятор, рядом – маленький перуанский флажок. Карреньо в штатской одежде стоял прямо перед портретом президента, который, казалось, ехидно рассматривал его. Майор протирал свои неизменные черные очки, крутил карандаш, играл ножом для бумаг.

– Не говорите таких вещей, крестный. Мне так тяжело слушать это, просто невыносимо.

– Да я тебе рассказываю специально, чтобы ты понял: эта женщина тебе не подходит, – постарался успокоить его майор. – Она наставила бы тебе рога даже со священником или гомосексуалистом. Это самый опасный тип женщин. Тебе повезло, что ты избавился от нее, хоть и не по своей воле. Ну а теперь не будем терять времени. Займемся твоим делом. Надеюсь, ты не забыл, что влип в скверную историю в Тинго-Марии?

– Он определенно твой отец, Томасито, – прошептал Литума. – Точно.

Майор поискал что-то на столе, вытащил из стопки бумаг папку и помахал ею перед носом Карреньо:

– И тебе нелегко будет выпутаться из нее так, чтобы твое личное дело осталось чистым. А если не сможешь, останешься замазанным на всю жизнь. Но я уже нашел способ, как тебя обелить, мне тут помог один адвокат-крючкотворец. Ты – раскаявшийся дезертир. Сбежал, потом понял, что ошибся, все обдумал, осознал свою вину и теперь вернулся, чтобы просить о прощении. В доказательство своей искренности ты просишься добровольцем в зону, где введено военное положение. Будешь бороться там с подрывными элементами, парень. Подпиши-ка вот здесь.

– Хотелось бы мне познакомиться с твоим крестным отцом! – с восхищением воскликнул Литума. – Что за человек, а, Томасито!

– Твоя просьба удовлетворена, и ты уже получил назначение, – продолжал майор, дуя на подпись Карреньо. – Ты направляешься в Андауайлас в распоряжение лейтенанта Панкорво. Крепкий мужик, между прочим. Проведешь в горах несколько месяцев, годик. Не будешь здесь мозолить глаза, о тебе за это время забудут, и твое личное дело останется в полном порядке. А когда ты уже будешь чистеньким, как пасхальное яичко, я подыщу тебе местечко получше. Не хочешь сказать мне спасибо?

– Толстяк Искариоте тоже меня очень поддержал, – сказал Томас. – Он купил мне билет на автобус до Андауайласа и вообще в те дни не оставлял меня одного, был моей тенью.