Андрей… Андрей… – повторяет эхо.

    Я открываю глаза.

    – Андрей, – произносит Давид, улыбаясь мне, – пора просыпаться, Андрей. Взгляни!

    Он щелкает пальцами, и над моим лицом всплывает зеркало. На виске – небольшой красноватый рубец, черты – мои и не мои одновременно: рот крупней и жестче, скулы шире, лоб не так высок, и в волосах рыжеватый оттенок. Ментальное эхо, привет от Пемалхима… Зато говорю я уже без труда:

    – Спасибо. Отлично ты меня заштопал. Теперь хоть Тави не перепугаю и своего малыша…

    – Малыша? А! Я слышал, вы взяли ребенка? Мальчика?

    – Да. Славный мальчишка. Антон.

    Мы беседуем так, словно я вернулся с Астаба или Альгейстена, с прогулки по Млечному Пути, а не выплыл из глубин времени. Я спрашиваю, здесь ли Егор, Витольд, Гинах, Георгий. Нет, отвечает Давид, нет. Все разбрелись по разным эпохам и странам, а когда вернутся, неизвестно. Такова специфика профессии: отбываем мы в определенный час, но никаких прогнозов на обратную дорогу дать нельзя. Может быть, проткнут копьем или проломят камнем череп в ближайший час после прибытия, а может, задержишься в мниможизни на год, на два или на целое десятилетие… Кто знает?.. Поэтому нас провожают, но не встречают. К тому же иногда мы возвращаемся в слишком неприглядном виде, и нашим подругам лучше на нас не смотреть.

    Я расспрашиваю об эксперименте, начатом с супериорами. Ничего тревожного, заверяет Давид. Наши аналитики уже получают информацию по этому каналу, но нельзя сказать, что данный стиль работы нравится всем. По его губам скользит улыбка. Ты ведь, Ливиец, полевой агент, говорит он, ты понимаешь, как скучно сидеть в реальности и опрашивать ловушки. Так уж мы устроены, что активный поиск предпочитаем пассивному. Ничто не заменит опыта и личных впечатлений. Верно, соглашаюсь я и, поглаживая рубец над бровью, вспоминаю древнюю пословицу: за одного битого трех небитых дают. Мы смеемся.

    Через некоторое время, приняв душ и одевшись, я поднялся в кафе на верхнем ярусе. Его прозрачная полусфера прилепилась к стволу базы почти на километровой высоте, и я, попивая горячий чай, могу смотреть на восток и север. На севере, за полосой зелени, Финский залив – желтый песок пляжей и серо-голубое море; на востоке – городская окраина, жилые башни, глайдеры и скутеры, что вьются вокруг них цветными мошками. В пропасти, прямо под моими ногами – монумент Первопроходцам. Отсюда, с вышины, шахта кажется темным пятнышком, рука – совсем крохотной, и фигур на ней не рассмотреть. Но я знаю, что их шесть. Женщина и пять мужчин. Эри, Крит, Хинган, Дамаск, Мадейра и Дакар…

    Хорошо сидеть на этом балконе, пить чай с булочками и закусывать нарезанной тонкими ломтями дыней. Воспоминания о бегстве и последней битве отодвигаются вдаль, туда же, где спрятаны годы мниможизни; края реальности опять соединяются так плотно, что трещин не найдешь. Я снова полностью в настоящем; думаю о Тави и Тошке, о своем уютном бьоне и, разумеется, о работе. Давид ни о чем меня не расспрашивал, и это тоже традиция – не будить отзвуков мнемонического эха. Я представлю отчет… потом, потом…

    Здесь малолюдно. Кроме меня, двое парней за дальним столиком и женщина в платье из шелка астабских пчел-жемчужниц. Она сидит поближе и улыбается мне. Полузнакомое лицо, но я не помню ее имени. Ментальный облик – созвездие Кассиопеи на угольно-черном небе, теплое дыхание ночного ветра и запах орхидей.

    – Вернулись из погружения, Ливиец? – Голос у нее низкий и мелодичный, лицо моложавое, но по глазам я понимаю, что ей немало лет.