— В общей яме, — постановил «мир». — Как еще!

— Все-таки иностранец, — усомнился первый.

На него тотчас набросились:

— По-твоему выходит, если иностранец, значит, и отношение к нему должно быть другое? А по-нашему, был человек — и нет человека, и какая всем участь уготована, такая и ему! Ангелы с архангелами его на том свете не спросят, какому королю он служил и на каком наречии изъяснялся!

— Да я о другом… Может, он лютер был или вовсе язычник… А мы его с православными христианами в одну яму, — упирался первый.

— А если лютер — так пусть наши его хоть на том свете обучат, где свет истины, а где тьма заблуждений! — был ответ.

Против такого возражать было нечего, и злополучного немца потащили к общей яме, где сваливали трупы до тех пор, пока яма не заполнялась, после чего всех присыпали одной землей — одним прахом, из которого некогда был взят человек…

* * *

Наталья с Флором сидели на крыльце и смотрели в небо, где одна за другой зажигались звезды. Флор держал ее за руку.

— А где-то есть люди, которые живут спокойно и счастливо, — говорила Наталья задумчиво. — Подумать только, совсем недавно и мы не знали, что такое — сидеть взаперти и бояться чумы… Как мы, оказывается, были счастливы. Счастливы — и сами этого не понимали.

— Ну, я-то понимал, как мне повезло, — отозвался Флор со вздохом.

Гвэрлум обхватила его руками и прижалась к мужу всем телом.

— Если живы останемся — никогда, никогда я не буду огорчаться! Всегда буду тебе радоваться! Слезинки больше ни пророню! Кислой физиономии ни в жизнь не скорчу! Вот чем хочешь поклянусь!

Флор засмеялся, пригладил ее волосы.

— Бог даст, живы останемся. Не вечно же будет чума бушевать. Скоро на спад пойдет.

— А как мы это узнаем — что она на спад пошла?

— Как только первый человек от болезни поправится, — ответил Флор. — Это значит, она слабеть начала.

— Скажи, Флор, а бывало, чтобы от чумы город вымер? — спросила Наталья, замирая.

— Наверное, бывало… Я не помню. Знаю одно: в любом бою, во время любого мора всегда есть счастливец, который остается цел.

— Нет, было сражение — Триста Спартанцев — когда погибли все. И герои-панфиловцы тоже, знаешь… Это была огромная война с немцами. Вроде теперешней, только страшнее. Они тогда сказали: «Велика Россия, а отступать некуда — позади Москва». И все погибли.

— Что ж, — философски заметил Флор, — они были воинами. Знали, что делают. Хуже нет, когда человек поступает неосознанно.

— А ты знаешь, что делаешь?

— Знаю, — твердо отозвался Флор. И вдруг замер. Остановилась и его ладонь, ласково водившая по натальиной макушке.

— Что с тобой? — Гвэрлум напряглась. Ей почудилось, что ее муж чем-то испуган, а такое случалось крайне редко. Обычно невозмутимый Флор застыл, как будто увидел что-то ужасное.

— Что случилось? — повторила Наталья, высвобождаясь из его объятий.

— Смотри! — Он показал пальцем на какое-то темное пятно, мелькнувшее на фоне черного звездного неба.

— Не вижу. — Наталья прищурилась. — Нет, ничего не могу разобрать!

— Сейчас…

Флор вытянул шею, рассматривая то, что явилось перед ним на краткий миг и должно было показаться снова.