— Садись, — махнул ему тот, что был повыше. И вдруг замер, прищурив глаза и рассматривая Лавра в упор, позабыв о всяких приличиях и вежливости. — Мы с тобой виделись?

— Не знаю, — отозвался Лавр, с охотой усаживаясь поближе к огню.

На самом деле эти двое показались ему странно знакомыми.

— Не думаю, чтобы у нас когда-то были дела с русским монахом, — задумчиво молвил второй, — но ты мне тоже знаком.

— Давайте обменяемся именами, — предложил Лавр. — Будет проще. Меня зовут брат Лаврентий.

— Иордан из Рацебурга, — представился высокий, а маленький и щуплый буркнул:

— Алебранд Штрик.

Лавр засмеялся вполголоса.

— Я должен был узнать вас раньше! В последний раз мы виделись, когда искали весло святого Берндана, а нашли скорбную тень моего отца.

Двое у костра были старыми ливонскими рыцарями. Их знакомство с братьями-«медвежатами» относилось к тому времени, когда Россия с Ливонией еще не воевала, а орден благополучно существовал, занимая все свои замки на лесных и болотистых землях, где прежде обитали только дикие язычники.

Теперь все переменилось. Ордена больше не было, за разоренную Ливонию грызлись между собой Россия, Польша и Швеция, и никто из троих встретившихся в лесу под Новгородом не знал, как к этому относиться.

Иордан вскочил, сердито глядя на русского. Штрик махнул рукой.

— Теперь все это не имеет значения. Хочешь хлеба, Лавр?

— Да, — просто ответил Лавр. — Со вчерашнего дня ничего не ел.

— Для чего ты идешь в Новгород? Говорят, там теперь чума, — заговорил Штрик вполне миролюбиво.

— У меня там остался брат.

— Ну да, конечно. Вас же было двое — одинаковых. Точнее, вы сделали все, чтобы не быть одинаковыми, но…

— Нет, мы разные, — заверил ливонца Лавр, — но это нам совершенно не мешает. Мой брат женился, теперь у него есть дети…

— А тот, татарин? — спросил Иордан, снова усаживаясь и глядя в огонь. Было очевидно, что вопрос о татарине он задал просто так, из вежливости, чтобы разговор не угас.

— Тот — все ищет себя. А Вадим — третий из друзей — тоже теперь с семьей.

— И тоже в Новгорода?

Лавр молча кивнул.

Затем, нарушая молчание, заговорил первым Лаврентий:

— Ну, со мной все понятно. Я хочу быть поближе к своей родне. Хочу помогать единоверцам. Говорят, в новгородских церквях служить уже некому, а люди нуждаются в утешении, в покаянии, в доброй кончине. А вы для чего направляетесь туда?

— А куда нам идти? — проворчал Иордан. — Мы сражались с вашими под Феллином и были позорно разбиты. Ваш царь послужил причиной гибели нашего ордена. У нас не осталось ни родины, ни цели, которой можно служить. Некоторые сдались в русским, но только не мы!

— Были и такие, кто захотел уйти в Швецию или Польшу и продолжать войну, — добавил Штрик, — но это опять же не про нас. Мы жили духом ордена, его целями. Для нас не столько была важна земля, на которой стояли замки, сколько дух, которым эти замки держались. Почему, как ты думаешь, многие цари были такими отличными бойцами?

— Хорошее вооружение, регулярное питание, частые упражнения, — предположил Лаврентий, хорошо видя, что дразнит обоих ливонцев.

Иордан бросил на него мрачный взгляд, а Штрик, догадавшись, что у русского на уме, только фыркнул.

— Мы были сильны нашим духом, брат. Только этим. Все остальное может быть, а может и отсутствовать.