– Торопитесь, ребята, торопитесь, – подходя к своему экипажу, заговорил Соколов. – Немцы могут атаковать в любую минуту. Мы не знаем, какими они силами располагают, может, к ним подкрепление подошло.

– Да мы почти и закончили, товарищ младший лейтенант, – уверенно заявил командир башни Логунов, прихлопывая рыхлую землю на бруствере лопатой. – Сейчас только кустиков навтыкаем для маскировки да сухой травы набросаем, чтобы свежая земля не бросалась в глаза. Омаев! Зайди-ка спереди, следопыт, глянь, как мы со стороны смотримся.

Руслан молча выбрался из окопа и пошел вперед. Ни улыбки, ни ответа на обычную шутку. «Парень замкнулся, ушел в себя, – подумал Соколов. – Как он в бою себя поведет? Не сорвался бы по молодости лет».

Логунов тоже смотрел на Омаева оценивающе. Все-таки командир башни и командир танкового отделения, как называлась должность сержанта. Экипаж в его подчинении, он отвечает за всех перед взводным командиром. Да только во взводе у Соколова остался всего один танк. В другое время танкисты бы пошутили, что начальства больше, чем подчиненных. Но сегодня всем было не до шуток.

Пока группа была в тылу у немцев, думали о возвращении, и почему-то казалось, что вот вернутся – и все испытания останутся позади. А действительность напомнила о себе, война не окончилась. Хуже всего то, что Красная Армия, отбиваясь и контратакуя, откатывалась постепенно на восток. Сознавать, понимать это было страшно. Конца этому отступлению не было видно. И то, что вышедших из окружения бойцов и танк оставили на высоте в виде пополнения батальона, который ее удерживал, говорило о многом. Положение на фронтах довольно скверное.

Соколов присел возле механика-водителя Бабенко, который осматривал гусеницу, катки и амортизаторы подвески с левой стороны. Самый старший по возрасту в экипаже, Бабенко был человек уравновешенный, беззлобный. Инженер, в прошлом водитель-испытатель Харьковского завода, на котором производили танки Т-34, он любил технику, не мог и минуты просидеть без дела, чтобы не начать что-то проверять, регулировать, осматривать. Вот и сейчас, только бросив лопату, он опять что-то осматривал.

– Как дела, Семен Михайлович? – спросил Соколов.

– Дела наши не очень, товарищ младший лейтенант, – покачал Бабенко головой. – Далеко без ремонта нам не уехать. Смотрите, пальцы погнуты вот здесь и здесь. Траки слетят на первом же километре. Направляющие катки повреждены. У этого снаружи осколком снаряда нанесено повреждение, а вот эти плохо вращаются. Руку приложите. Чувствуете? Горячие еще. Если слетят, то без мастерской нам не починить. И один из амортизаторов потек. Не могу сказать точно, но, думаю, процентов на шестьдесят…

– Не ломайте голову, Семен Михайлович. – Соколов положил руку на плечо механика. – Для нас с вами сейчас важно только одно – чтобы танк стрелял. Остальное – дело десятое. Мы – бронированная неподвижная огневая точка. Некуда нам отсюда уходить. Выстоим – значит, отремонтируют нас. А если не выстоим… тогда и говорить не о чем.

– Так все плохо? – тихо спросил Бабенко.

– Эту высоту надо удержать. Хоть двое суток еще выстоять. Вот и вся задача.

Соколов не стал уточнять, что по истечении этих двух суток тем, кто останется жив, могут дать приказ отойти и соединиться со своей частью. Но учитывая, с каким упорством и ожесточением немцы пытаются взять высоту, тут через два дня никого из защитников не останется. А часть отойдет на восток на новые рубежи. И никто поврежденный танк отсюда, скорее всего, тащить на буксире в тыл не будет. Да и буксира никакого не будет. А экипаж обязан в соответствии с требованиями Боевого Устава танковых войск РККА защищать во время боя поврежденный танк, а после боя принять меры к его эвакуации.