– Поднимай экипаж! – Соколов вскочил на ноги и стал застегивать ремни портупеи, поправляя на ремне кобуру с пистолетом.

Небо посветлело, рассвет был бледным, холодным, без обычных ярких красок. Небо за ночь почти очистилось от туч. По опушкам лесочка внизу со стороны позиций немцев полз туман. Танкисты побежали к своей «семерке». Нужно бы брезентом накрыть люки, надеть брезентовый чехол на орудие, чтобы земля от разрывов бомб не попала внутрь. Соколов сам стал проверять крепление маскировочной сети, натянутой над танком. Легкий мандраж то ли от застывшей во время сна спины, то ли от волнения перед налетом мешал, пальцы не слушались, но Алексей упорно проверял узлы, стараясь думать только о деле, только о соответствующих пунктах Боевого Устава. Дурацкое состояние, оно уже было знакомо лейтенанту. Во время боя, когда ты идешь на вражеские танки, на позиции, на артиллерийские батареи, то все зависит от тебя, от твоего экипажа. Ты выбираешь путь, по которому поведешь танк, путь, на котором танк наименее виден противнику, когда сокращается время прицеливания и враг ведет в основном неприцельный огонь по твоей машине, когда ты маневрируешь, выходишь из зоны сплошного огня, сам стреляешь, выбирая цели и поражая их огнем пушки и пулеметов. Но когда тебя молотят тяжелые орудия с закрытых позиций или когда на тебя валят и валят с неба бомбы немецкие бомбардировщики, с воем входят в пикирование, то чувство беспомощности возрастает. Ты ничего не можешь сделать. Во время танкового боя ты можешь свести влияние случайности к минимуму, во время авиационного налета все зависит только от случайности. Все!

– Всем в укрытие! – крикнул Соколов, глядя в небо.

Один, два, три, четыре, шесть, двенадцать… Бомбардировщики, с хорошо заметными в светлеющем небе неубирающимися шасси, разворачивались где-то над рекой, вытягивались в одну линию и вставали в круг. Сейчас начнется, подумал Соколов, натягивая на голову шлемофон. Слабенькая защита, но хоть от земли и камней немного спасет голову.

Вот первый самолет свалился на крыло и круто пошел вниз. Пилоты включили сирены, и воздух наполнился тошнотворными вибрирующими звуками, действующими на психику еще больше, чем осознание падающих тебе на голову бомб.

Алексей стиснул зубы, которые начали ныть от протяжного тоскливого воя сирен пикировщиков, и присел у края окопа, не заходя в блиндаж. Лейтенант смотрел, как от самолета отделились две точки, и он стал выходить из пикирования, постепенно набирая высоту. Второй самолет пошел вниз, завалившись на крыло, и снова завыли сирены. Где-то в районе командного пункта батальона в воздух взлетела черная земля. Под ногами вздрогнуло так, как будто сама земля ударила Соколова снизу под пятки. Он машинально ухватился за край бруствера.

Казалось, что бомбы падали прямо на него. Алексей втянул голову в плечи и прикрыл глаза. Снова удар по ногам. С бруствера сыпался песок, и Соколов подумал, что еще полчаса, и их танковый окоп засыплет полностью. Следующий взрыв – черный фонтан взлетел вверх, и вместе с ним взлетел Соколов. На миг Алексей потерял ориентацию, в глазах потемнело. Он ударился спиной и на миг потерял сознание. Дыхание перехватило, горло забило пылью, кислой вонью от сгоревшей взрывчатки. Он повернулся на живот, не чувствуя ног, и стал кашлять и отхаркиваться. Лейтенанту даже показалось, что авианалет закончился и взрывы прекратились. Но нет, танковый окоп вздрагивал под ним, ходил ходуном, как живой. Оглушенный Алексей почти ничего не слышал, он только ощущал всеми своим внутренностями взрывы.

Встав на колени, Соколов снова попытался подняться на ноги и посмотреть, что делается на позициях батальона. Картина перед ним предстала страшная. Взрыв за взрывом вздымались чуть ли не в окопах. Тонны земли взлетали вверх и снова падали вниз, заживо хороня бойцов.