Раздеться да в воду броситься? До берега-то и недалеко совсем — метров триста пятьдесят всего.

Но, во-первых, вода ещё была слишком холодной, во-вторых, течение очень сильное — вынесет прямо в море. И, как назло, никого рядом нет, ни на берегу, ни в море.

Так они и просидели всю ночь, как дурики распоследние, в этой лодке, замёрзли до посинения, проголодались.

Часов в девять утра Гешка дёрнул Ника за плечо, протянул захваченный с собой бинокль.

— Посмотри, командир, там наша Мэри на берегу.

Ник поднёс бинокль к глазам.

Какой-то старый саам сидел, прислонённый к большому камню, по его щеке стекала тонкая струйка крови.

А это ещё что за номер? Мисс Мэри Хадсон лежала на прибрежной гальке: сжимала в своих худеньких руках старенький охотничий карабин и старательно целилась…

— Ложись! — заорал Ник и сильно дёрнул Банкина за ногу.

Глава третья

Село Ловозеро и его обитатели

Ник неловко упал на дно лодки и сгруппировался, изображая человеческий эмбрион. Именно в этой позе, по мнению преподавателей из учебного центра НКВД, следовало находиться при «слепом» обстреле со стороны противника. Рядом с ним таким же неаппетитным эмбрионом скорчился Банкин.

«Один, два, три… — считал про себя Ник количество прозвучавших выстрелов. — Шесть, семь… И что это такое нашло на нашу Мэри? Может, с ума сошла — от перенесённых лагерных тягот?»

На цифре одиннадцать лодка вздрогнула, неожиданно тронулась с места и, влекомая быстрым течением, уверенно понеслась в открытое море. Выстрелы тут же прекратились.

Выждав минуту-другую, Ник уселся на скамью, взялся за вёсла и стал усердно грести, направляя лодку наискосок от берега.

Улыбающийся Банкин уверенно взгромоздился на кормовое сиденье и ехидно поинтересовался:

— Куда гребёшь-то, командир? В Архангельск не иначе собрался? Давай-ка к берегу, а? Похоже, ты так ничего и не понял. Мэри не в нас стреляла, а в этот канат дурацкий. Она же нас вытащила из ловушки, а ты подумал невесть что. Стыдно тебе должно быть, командир!

Ник раздражённо бросил вёсла, свесился над носом лодки, осмотрел конец толстой верёвки, перебитой меткой пулей, с чувством сплюнул за борт и зло пробормотал сквозь стиснутые зубы:

— Вот сам садись за вёсла и греби к берегу, раз родился таким сообразительным!

Мэри помогла вытащить тяжёлый нос лодки на чёрную прибрежную гальку, спросила озабоченно:

— Случайно никого не зацепила? Уже больше двух лет не держала оружия в руках, могла и разучиться.

— Что вы, дорогая, — ответил Ник, смущённо глядя в сторону. — Артемида не может разучиться метко стрелять, никогда и ни при каких обстоятельствах…

К ним мелкими шажками подошёл пожилой худенький саам, голова которого была щедро обмотана несколькими слоями белоснежного шёлка. На плече у старика висел старенький карабин, а в правой трясущейся руке был зажат казначейский билет.

— Доча, — просительно проговорил саам, — ударь меня ещё раз по голове, раз ты за это платишь такие деньги! Мне не жалко, бей смело! — и согнулся в полупоклоне, подставляя Мэри свой перевязанный затылок…

Двигатель полуторки гудел надсадно и тоскливо, словно бы раздумывая, а не стоит ли помереть — раз и навсегда? Ну его, этот несправедливый мир, пусть уж эти неблагодарные людишки сами прут на Крестовский перевал свою железную колымагу…

Ник сидел в кабине машины рядом с шофёром — старшиной НКВД Иваном Ефремовым, крепким кряжистым сорокалетним мужиком из кубанских казаков.