Когда корабль пересек границу, Форт облокотился о планшир и поднял дощечку.

«Ты улыбаешься».

– Извини, – ответила Локон. – Просто это… так жутко.

«Ты улыбаешься, когда тебе жутко?»

– Раньше такого не случалось, – пожала плечами Локон. – Думаю, мой мозг напуган всеми этими безумными событиями, что творятся тут, в морях, и пытается к ним приспособиться.

Форт поскреб подбородок, но ничего больше не написал. Локон знала, что он размышляет о секретной миссии Королевской Маски и о том, что девчонка совсем не боится спор. Это было, конечно же, неправдой. Локон боялась спор. Еще как боялась!

И в то же время они завораживали. Локон даже вообразить не могла, как ужасающе красивы окажутся багряные споры. Или как странно будет покидать Изумрудное море. Новые эмоции, точно новые вкусы, могут одновременно и пугать, и пьянить.

Как много Локон не узнала бы о себе, если бы не покинула родной остров! А сколько людей живет в неведении, как жила прежде она? Живет, не имея возможности по-настоящему узнать себя. Это одна из самых горьких истин, что мне пришлось принять. Ирония заключается в том, что каждый из нас может оказаться непризнанным гением в какой-нибудь сфере. Страшно представить, сколько дворников так и не стали гениальными музыкантами первой величины только потому, что у них не было возможности взять в руки музыкальный инструмент.

«Воронья песнь» продолжала свой путь к Багряному морю, пока один из Дугов-такелажников не забил тревогу. Небо разверзлось, и к мореплавателям, змеясь, ринулась сама смерть.

Локон никогда прежде не видела дождя. На ее родном острове воду добывали из колодцев. И хотя она слыхивала о воде, проливающейся с небес, ей все равно это казалось чем-то неправдоподобным, мистическим и даже сказочным.

И похоже, сказочное явление решило прикончить ее при первом же знакомстве. Дождевой вихрь, клубящийся в небе тугими узлами туч, летел прямо на корабль, оставляя за собой дорожку из взрывающихся на поверхности моря эфиров. Стена багряных шипов росла прямо на глазах. Шипы сцеплялись друг с другом с таким оглушительным треском, что тот разносился, вероятно, на сотни километров вокруг.

Локон замерла словно завороженная. Салэй, к счастью, была в таких делах опытной. Ворона даже не успела отдать приказ, а рулевая уже вовсю заработала штурвалом. Корабль резко сменил курс и, накренившись на левый борт, нехотя вернулся в воды Изумрудного моря.

Дождевой вихрь, похоже, решил за ним не гнаться, хоть и устремился к границе между морями, набирая скорость и оставляя за собой извивающийся зазубренный хребет высотой почти в десять метров. Спустя несколько минут багряные шипы обрушились, и море, поглотив их обломки, вновь успокоилось. Точно так ребенок, разбив банку с печеньем, прячет осколки под ковер, наивно полагая, что все обойдется.

– О луны! – выдохнула Локон. – А что, если кипение спор прекратилось бы именно сейчас? Что, если бы мы остановились?

Форт прочитал на дощечке сказанное Локон и ничего не ответил, только пожал плечами. Раз уж они решились идти в Багряное море, волей-неволей придется брать на себя все риски.

Локон оглянулась на Ворону, которая стояла на юте возле штурвала. Капитан сделала большой глоток из фляжки и о чем-то задумалась.

«Ведь ты еще не совсем выжила из ума, чтобы идти в багряные воды, когда над морем хмурятся дождевые тучи?» – послала ей мысленный вопрос Локон.