Изменить размер шрифта - +

     Но теперь послушайте, что произошло потом. После завтрака я полулежал в
низком садовом кресле, пытаясь читать. Вдруг две ловкие ладошки легли мне на
глаза: это она подкралась сзади, как бы повторяя, в порядке  балетных  сцен,
мой  утренний маневр. Ее пальцы, старавшиеся загородить солнце, просвечивали
кармином, и она судорожно хохотала и дергалась так и сяк, пока  я  закидывал
руку  то  в  сторону,  то назад, не выходя при этом из лежачего положения. Я
проезжал рукой по  ее  быстрым  и  как  бы  похохатывающим  ногам,  и  книга
соскользнула  с  меня,  как  санки,  и мистрис Гейз, прогуливаясь, подошла и
снисходительно сказала: "А вы просто шлепните ее хорошенько,  если  она  вам
мешает  в  ваших  размышлениях.  Как я люблю этот сад", - продолжала она без
восклицательного знака. - "А это солнце, разве это  не  рай  (вопросительный
знак  тоже отсутствует)". И со вздохом притворного блаженства несносная дама
опустилась на траву и загляделась на небо, опираясь на распяленные за спиной
руки, и вдруг старый серый теннисный  мяч  прыгнул  через  нее,  и  из  дома
донесся  несколько  надменный  голос  Лолиты:  "Pardonne, maman. Я не в тебя
метила". Разумеется, нет, моя жаркая, шелковистая прелесть!

12
     На этом кончались записи в дневнике.
     Из них следует, что, несмотря на всю изобретательность  дьявола,  схема
была ежедневно та же: он начинал с того, что соблазнял меня, а затем перечил
мне,  оставляя меня с тупой болью в самом корне моего состава. Я знал точно,
что я хотел сделать и как это сделать, не нарушая чистоты маленькой девочки.
В конце концов у меня уже был некоторый опыт  за  долгие  годы  обращения  с
собственной   манией.   Мне   случалось   вприглядку  обладать  испещренными
светотенью  нимфетками  в  публичных  парках;  случалось  протискиваться   с
осмотрительностью  гнусного  сластолюбца  в  тот  теснейший  теплейший конец
городского автобуса, где повисала на ремнях орава  школьниц.  Но  теперь,  в
продолжение   почти  трех  недель,  всем  моим  жалким  ухищрениям  чинились
препятствия. Виновницей этих  препон  бывала  обычно  Гейзиха  (которая,  да
отметит  читатель,  скорее опасалась, как бы Лолита не получила удовольствия
от общения со мной, чем того, чтобы я насладился  Лолитой).  Дикая  страсть,
которая  разрослась  во  мне к этой нимфетке - к первой в жизни нимфетке, до
которой я, наконец, мог доскрестись неуклюжими, ноющими, робкими  когтями  -
меня  бы  несомненно  загнала опять в санаторию, кабы дьявол не смекнул, что
ему надобно мне дать небольшое удовлетворение, ежели он желает, чтобы я  ему
еще послужил игралищем.
     Читатель  также заметил и другое: занятный мираж озера. Было бы логично
со стороны мистера Мак-Фатума (как хочу наречь  моего  дьявола)  приготовить
мне небольшой гостинец на обетованном бережку, в предусмотренном сосняке. На
самом-то  деле  в затее Гейзихи крылся подвох: она не предупредила меня, что
Розочка Гамильтон (прехорошенькая смуглянка) тоже поедет  на  пикник  и  что
нимфетки  будут  шептаться  в  сторонке,  и  играть в сторонке, и веселиться
совершенно отдельно от нас - между тем как мистрис Гейз и ее красавец  жилец
будут  чинно  беседовать в полураздетом виде вдали от любопытных глаз.
Быстрый переход