Он взглянул на этого мальчика: сама невинность, хрупкость и наивность, сама уязвимость и беззащитность, с ним можно сделать все, что угодно. А также и остальные — с ними также можно было сделать все что угодно. Эта мысль, будто наползающая тень, укутывала его сознание. «Может, я не прав? Может, мои инстинкты меня подводят? Может, этот мальчик умнее чем кажется?»

Трент испугался, что в этот день он повстречался с субъектом, который являясь мастером уловок, в игре с вопросами и ответами смог обвести его вокруг пальца, мастерски сделав его ученым идиотом, неспособным ни на что. Он вспомнил классическое описание идеального преступления: «Оно настолько идеально, что даже не напоминает преступление». Идеальный обманщик. И может ли кто-нибудь столь невинно выглядящий, столь чистый и честный при появлении любой вероятности обвинения быть вдруг отпущенным?

Этот мальчик сидел перед ним. Был ли он идеальным обманщиком? Может, может… «или я просто обманываю себя?»

Тренту было ясно, что пора уже было решить — продолжить или остановиться. На самом деле просто. Отпустить мальчика и послать его назад к его повседневному бытию, обычной жизни, не знающей рока судьбы, и он всего лишь был бы отпущен, или копнуть глубже? Сделать вызов всей его хитрости и опыту изворачиваться, если вдруг в этом мальчике скрывается дьявол, если вся его невинность — лишь видимость, фасад, маска.

«Но ты ведь знаешь, что это — не так».

Трент проигнорировал маленький голос внутри себя.

— Надо успокоиться, — услышал Трент, как это произносил его самый разумный голос. — Надо просто посмотреть фактам в лицо. Дело открыто против тебя, и найдены смягчающие обстоятельства.

Мальчик закачал головой.

— И что нам с этим делать? Прочему в полиции думают, что я… — он остановился, очевидно, чтобы не произнести это фатальное слово. — Почему они считают, что это сделал я?

— Это все, о чем мы говорили раньше, Джейсон. Мотивы и побуждения, отсутствие других подозреваемых. Никто не видел Алисию после того, как ты оставил ее в тот день. И как сам допускаешь, что ты никого не видел в тот день, кого бы не видел прежде, или кто вел бы себя подозрительно. Никого. Родители Алисии, ее брат, у всех есть оправдание, — Трент специально обходил слово «алиби». — Ты же не можешь никак оправдать свои действия, нет ни одного свидетеля, кто мог бы сказать, что ты делал в период с четырех до пяти часов вечера — время, когда Алисия умерла. Кроме того, у тебя есть предрасположенность к насилию…

— У меня… что? — он был поражен этим предположением. Все, о чем говорил следователь, было нелепым и абсурдным, но особенно о его предрасположенности к насилию.

— Я всего лишь констатирую то, о чем думают в полиции. Несколько месяцев тому назад ты напал на парня в школе. Без какого-либо на то повода.

— Не знаю ничего о поводах. Но он — задира, к тому же подлый и трусливый. Он думал, что его поступки против других никто не видит и не замечает. Он прижал к стене Ребеку Толлан и трогал ее руками…

— Она пожаловалась на него?

Джейсон отрицательно качнул головой, разозлившись на себя за то, что не постарался объяснить это кому-нибудь прежде.

— Вот видишь, никто не видел, как он это делает, но все знают, что однажды без какого-либо повода ты его толкнул в школьном кафетерии на глазах у всех одноклассников. Все видели, как ты его толкнул, но никто не видел, как ты говоришь, его поступков.

Джейсона снова стал беспокоить выбор слов мистера Трента, никогда не сомневающегося в поведении Джейсона.

«Никто не видел, как ты говоришь, его поступков».

— Плюс те книги, которые ты читаешь, и фильмы с насилием, которые смотришь.