Он просто работал во имя порядка, то есть ради сохранения определенной формы постоянства среди суеты и брожения.
Рубашка. Подтяжки. Костюм. Как и каждое утро, прикосновение прекрасно выделанных тканей вызывало в нем тайное ощущение неуязвимости. Эффект денег? Власти? Или же простая привычка? Он испытывал то, что должен чувствовать каждый генерал, надевая по утрам форму.
Он подумал о короткой поездке с сыном в Конго. Как всегда, он не сказал Эрвану и четверти половины правды. Плевать ему было на смерть Нсеко – конечно же, очередная разборка между черномазыми, – и его будущий преемник, Мумбанза, не вызывал никаких нареканий. Морван отправился за тридевять земель, просто чтобы удостовериться, что сведения о его проектах не просочились. Он не исключал, что Нсеко пытали и что он, пытаясь спасти свою шкуру, выдал информацию. Но судя по тому, что ему удалось услышать, никто не был в курсе его махинаций. Значит, все шло своим чередом, и в конечном счете смерть африканца его даже устраивала: одним посвященным в тайну меньше. Он воспользовался присутствием в Лубумбаши, чтобы созвониться кое с кем из своей команды, работавшей на местности: вроде все продвигалось, как он и надеялся у себя на севере…
Сосредоточенно завязывая галстук, он включил радио. Франс Инфо. Накануне президент Франсуа Олланд обещал понижение уровня безработицы в течение года и беспрецедентный бюджетный прорыв. Бомбы сыплются дождем на Алеппо. Зайнаб, семи лет, выжившая после массового убийства в Шевалине, вышла из комы. Бернар Арно, направляясь в Бельгию, по-прежнему заверяет, что желает платить налоги во Франции. Журналист-фрилансер Жан-Филипп Маро покончил с собой, выбросившись из окна своей квартиры на девятом этаже…
Морван выключил приемник и надел пиджак. Две хорошие новости. Полная тишина по поводу «Кэрверека». Всего несколько слов о кончине журналиста…
Он уложил свой MacBook в портфель, защелкнув хромированные застежки. На пороге спальни поискал, какой бы великой фразой завершить свой маленький экскурс в прошлое.
Фразы он не нашел.
Надо было продолжать работу, вот и все.
– Проехали Сен-Брийо. Осталось еще сто пятьдесят километров.
– Вот черт…
Часть путешествия Эрван не увидел. Он вел машину с пяти до семи, прежде чем передал руль Крипо, а сам задремал, хотя заснуть по-настоящему так и не удалось. Девять утра. Эльзасец слушал, приглушив звук, пьесы для лютни Энтони Холборна, английского, кажется, композитора шестнадцатого века. Неплохо в качестве колыбельной, хоть и немного действует на нервы.
Мелькнуло воспоминание: Финистер, Finis Terrae – конец земли. Лучше и не скажешь. Ему казалось, что они едут уже дня три.
– Там заправка. Остановись.
Крипо свернул на подъездную дорогу и затормозил около бензонасоса. Пока он заливал в «вольво» полный бак, Эрван зашел в бар-магазинчик. Ожидая свой кофе, он оценил депрессивность обстановки. Расползающиеся подтеки на потолочных светильниках. Дальнобойщики, выходящие из клозета застегивая ширинки. Алкаши за стойкой, уже порядком набравшиеся. Несмотря на эту угнетающую картину, он выпил кофе с удовольствием. Вкус эспрессо, затекшее тело, предстоящая работа…
Крипо присоединился к нему и заказал кофе со сливками. Положил на стойку досье и без предисловий пустился в историю Атлантического вала:
– Начиная с сорок второго года немцы превращают крупные бретонские порты в крепости, чтобы противостоять англосаксонской угрозе. Сен-Мало, Брест, Лорьян, Сен-Назар…
Эрвану пришлось сделать над собой усилие, чтобы вспомнить, что жертва, во всяком случае то, что от нее осталось, была обнаружена в бункере. Речь Крипо выдернула из памяти еще одну деталь: откуда взялось его прозвище. Когда в бригаде узнали, что Филипп Криеслер эльзасец, его тут же окрестили Крипо, по аналогии с Kriminal polizei, Уголовной полицией Берлина. |