Да и по факту, боролись они за свою жизнь. Ведь без тёплых вещей, без той же коровы или козы, чьё молоко было необходимо маленьким детям, деревенские не выжили бы в эту пору, когда в лесах ещё полно снега. Толпа заволновалась, голоса зазвучали громче. Вот только они в шоке от услышанного забыли с кем имеют дело. Внезапно раздалась автоматная очередь. Пули ударили по первому ряду, не разбирая, чьи тела пронзают — мужчин, женщин, стариков или детей. Мольбы сменились криками страха, толпа отшатнулась назад и в стороны, но наткнулась на стволы винтовок и пулемётов оцепления.
— За непокорность и отказ выполнять законные требования власти… — раздался голос переводчика. Но миг спустя он был перебит.
Силантий, единственный из всех оставшийся на прежнем месте, вскинул руки к небу и страшно закричал, заглушая все окружающие звуки. Многим даже показалось, что сам воздух загудел от его голоса.
— Что б вы все умерли, нелюди!!!
Руки пожилого мужчины засветились золотистым светом, который быстро охватил его тело, а потом волной разошёлся во все стороны. За пару секунд свет разлился по всей деревне, накрыв людей, живых и мёртвых, местных жителей и захватчиков. Как только свечение пропало, то последние попадали на землю, как срубленные деревья… и зашевелились те, кто стал жертвой немецкого свинца. К сожалению, с земли поднялись не все из них.
— Господи святый! — зашептал Клюшка и принялся креститься, не сводя взгляда со старого Ильи и Ленки Кравчик, которых сразили автоматные пули минуту назад, а сейчас они поднимались с земли с удивлёнными лицами. — Верую, верую, боже, — если бы кто спросил его к чему эти слова и жесты, то мужчина не смог бы ответить. Тело будто действовало само, отдав бразды правления подсознанию, пока сознание пребывало в шоке.
— Сил-лантий, — заикаясь, прошептала Парфёнова, — а как это… ты чего это?
Фельдшер, после того как свечение пропало, упал на землю вслед за оккупантами. Всё происшедшее настолько рвало мировоззрение окружающих, что толпа стояла ещё несколько минут, пытаясь осознать то, чему стала свидетелем. А потом в первые минуты люди отшатывались от тех, кто воскрес из мёртвых. Как и боялись прикоснуться к фельдшеру. Наконец, они преодолели страх.
— Живой? — почему-то шёпотом спросил Клюшка, обращаясь к Авдотье. Та стояла на коленях на холодной земле и прижималась ухом к груди Силантия, перед этим расстегнув на том полушубок.
— Кажись, да. Сердце вроде бьётся, но слабо совсем, точно и не пойму я, — ответила она, потом встала на ноги. — Нужно его в дом занести.
— Туда, — Клюшка немедленно спохватился и ткнул рукой в сторону сельсовета, на пороге которого лежали немецкий офицер и переводчик с открытыми остекленевшими глазами. — Мужики, помогайте.
Несколько человек аккуратно и с некоторой боязнью подхватили фельдшера и занесли в здание. При этом без каких-либо эмоций спокойно переступили через трупы оккупантов, как через какой-то мусор.
— Живой, точно живой. Зеркальце помутнело, — сказала Авдотья. Минуту назад она поднесла к губам Силантия крошечное квадратное зеркальце из бритвенного набора. На том появилось пятно влаги от неуловимого дыхания. — Жив, Силантий.
— Что теперь делать будем? — поинтересовался Клюшка. — Немцы все того, мёртвые.
— Уходить будем, — вылез вперёд один из деревенских стариков, имевших авторитет среди односельчан. — Германец нас просто так не хотел нас жалеть, а уж за своих смерти лютой предаст. Собирать вещи надобно и двигать в леса.
— В какие?
— Или на юг, или на север. Других вариантов нет.
* * *
Не успел я перевести дух после поиска секретных немецких аэродромов, как пришлось отправляться в Витебск, где срочно понадобилась моя помощь. |