И разумеется, битва у Тегомарского гребня, но это далеко на юго‑востоке. Мне кажется, война обошла эти районы. – Акбалик внезапно повернулся в своем кресле и пристально посмотрел на нее. – Вы ведь знаете, миледи, что я сражался в этой войне против лорда Престимиона?

Если бы Акбалик заявил, что он – метаморф, Вараиль была бы поражена меньше.

– Нет, – ответила она со всем доступным ей самообладанием. – Нет, я ничего не знаю об этом. Вы сражались на стороне Корсибара? Но как это возможно, Акбалик? Престимион очень вас ценит, вы же знаете – И его тоже, миледи Но, тем не менее, я думаю, что во время восстания сражался на стороне гримасу противника.

– Вы только предполагаете это? Вы не уверены?

Его лицо на мгновение исказилось, словно от приступа боли. Он попытался замаскировать гримасу кривой улыбкой.

– Я вам уже говорил, у меня не сохранилось никаких воспоминаний о войне, и у всех остальных тоже, кроме Престимиона, Септаха Мелайна и Гиялориса. Но я находился в Замке, когда разразилась война, это я знаю. Даже несмотря на то, что восшествие Корсибара на трон произошло необычным и не правильным путем, мне кажется, я все равно считал бы его истинным короналем, просто потому, что он был помазан и коронован. Поэтому, если меня просили сражаться за него – а Корсибар, безусловно, просил меня об этом, – я бы так и поступил. Корсибар находился в Замке, а Престимион – в провинциях, собирая армию из местных жителей. Большинство принцев Замка непременно служили офицерами в войсках, которые считались законной королевской армией. Я знаю, что Навигорн служил. А я, как племянник принца Сирифорна, несомненно, не стал бы бросать вызов моему могущественному дяде, перейдя на сторону Престимиона.

У Вараиль кружилась голова.

– Сирифорн тоже был на стороне Корсибара?

– Вы спрашиваете меня о том, чего я уже не помню, леди Но думаю, да, по крайней мере какое‑то время. Тогда нелегко было разобраться, кто на чьей стороне.

Он внезапно привстал, морщась.

– Акбалик, что с вами?

– Ничего, миледи. Ничего. Процесс заживления… иногда… проходит болезненно… – Акбалик выдавил из себя еще одну неубедительную улыбку. – Давайте перестанем обсуждать эту войну, хорошо? Вы теперь понимаете, почему лорд Престимион стер все это из нашей памяти? Это было самое разумное решение. Я лучше буду его другом до гроба, чем бывшим врагом; а теперь я не помню о том, что когда‑то был его врагом, если я им действительно был. И Навигорн тоже. Септах Мелайн говорил мне, что Навигорн был самым крупным генералом Корсибара; но все это забыто, и Престимион полностью ему доверяет во всем. Война ушла от нас.

Поэтому война никогда не сможет повлиять на наши отношения. И следовательно…

У него снова вырвался стон, который он не смог скрыть. Он приподнялся было, повернулся, потом снова упал на сиденье, содрогаясь в конвульсиях.

– Акбалик! Акбалик!

– Миледи, – пробормотал он. Но внезапно, казалось, впал в забытье. – Нога… я не знаю… она… она…

Вараиль схватила кувшин с водой, налила в стакан и насильно прижала к его губам. Он сделал глоток и слабо кивнул, прося еще. Потом закрыл глаза. На секунду Вараиль показалось, что он умер, но нет, он еще дышал. Но ему явно было очень плохо. Очень плохо. Она намочила ткань в воде и вытерла его горящий лоб.

Затем поспешно прошла к передней кабине и постучала в дверной косяк, чтобы привлечь внимание водителя. Водитель, скандар, заросший коричневым мехом, по имени Вартан Гутарц, который носил на мясистых бицепсах трех из четырех своих рук амулеты какого‑то скандарского культа, склонился над панелью управления экипажем, но быстро поднял глаза.