Он убрал жестянки в карманы френча и подошёл к бледной, как смерть, молодой женщине. Ничуть не смущаясь присутствия детей и её родственников, он схватил её за грудь сквозь платье и стал сильно мять. На его лицо в ходе этого процесса наползла довольная похотливая улыбка. Женщина же стояла, как столб, ни словом, ни жестом не пытаясь как-то выразить своё неудовольствие.

— Так, я развлекусь, а вы тут, — он непонятно покрутил в воздухе левой ладонью, — заканчиваете, в общем.

Тарас поволок женщину в соседнюю комнату. А та только сейчас пришла в себя и стала сопротивляться, но, получив удар в висок, обмякла. Дальше её полицейскому пришлось тащить по полу, подхватив подмышки. Её муж или родственник просто стоял и беззвучно плакал, задвинув детей за себя в угол между печкой и стеной дома. До него окончательно дошло, что жалеть их не собираются.

— Кто первым? — когда за старшим закрылась дверь, последний из троицы полицейских посмотрел на нашу четвёрку. Он достал из кармана френча «наган», взял его за ствол и протянул к нам.

— Дай я, — тут же вызвался самый молодой.

— Пусть этот первым, — неожиданно для меня вдруг сказал самый старший из «призывников», что всё время отмалчивался, и указал на меня пальцем.

— Точно, — кивнул полицейский и протянул мне револьвер. — Давай жидят кончай, или… — он многозначительно похлопал второй рукой по ложу винтовки на своём плече.

— Они же дети, — я решил дать им последний шанс. Возможно, без пригляда Тараса у кого-то пробудится совесть.

— Так вырастут в жидов, — ответил тот. — Или тебе их жаль? Может, ты сам жид, а?

Я обвёл взглядом людей в горнице, напуганных до смерти хозяев дома, и полицейских, что жили всего несколько месяцев назад в мире и покое. Может, и не любили особо друг друга, но вряд ли даже в мыслях представляли, как однажды будут убивать друг друга. Что самое мерзкое — и те, и другие ещё недавно жили вместе в одном государстве, а едва стоило случиться в стране неприятностям, как оказались по разные стороны. А ещё в полицейских сошлись те факторы, которые я ненавижу всей своей душой. Мало того, что они стали предателями, пойдя на службу к захватчикам, так ещё принялись делить людей по цвету волос, глаз, форме носа и национальности. Таких я ненавидел люто! Ведь я и сам пострадал от подобных им, так как очень многое указывало на то, что моих родителей убили фанатики, распространяющие лозунги «империя для имперцев!».

Никто не успел ничего сделать в ответ, когда я начал действовать. Заклинание всеобщего паралича было приготовлено давно, мне просто нужно было произнести слово-ключ, чтобы люди в комнате рухнули на пол, словно манекены в одёжной лавке, сбитые неуклюжим посетителем. Следующим применил среднее лечение на раненом, чтобы он ещё чуть-чуть протянул. Закончив свои дела в этой комнате, я направился в соседнюю, откуда раздавались мужской похотливый рык и женские отчаянные стоны.

— Кто припёрся? Иван, ты? Жди своей очереди, — не оборачиваясь в мою сторону, произнёс Тарас. Одновременно с этим он совершал частые толчки тазом, навалившись на женщину всем телом. Одной рукой он держал её руки, сведённые вместе за головой, второй мял крупные молочно-белые груди, вывалившиеся из разорванного платья и нательной сорочки. Несчастная лежала на спине на высокой скрипучей кровати и уже не пыталась вырваться, только издавала стоны боли от действий насильника. К ссадине на её виске добавилась разбитая кровоточащая губа и опухшая переносица.

Вместо ответа я приложил его заклинанием парализации из амулета.

— Спокойно, не бойся, — сказал я женщине и постарался как можно миролюбивее улыбнуться.