В этот момент с улицы донёсся громкий крик, в котором смешались страх и боль.

«Вот и Агапа с Федькой не стало», — мелькнула в голове мысль. Оставленных Тарасом часовых на улице только что уничтожили варги. — Я сейчас пришлю сюда твоих родных и попробую помочь раненому родичу. Только попрошу мне не мешать.

Я взял Тараса за ногу и поволок в комнату с евреями и полицейскими, там полицейского и его подчинённых скрутил их же ремнями. После чего снял чары, что всех удерживали.

— Вы ступайте туда, — я указал хозяевам дома в сторону комнаты, откуда только что вышел с пленником. — Ждите меня там, — и прикрикнул, видя, что те не собираются трогаться с места. Лишь хлопают глазами, да переводят взгляды на меня и матерящихся полицейских на полу. — Ну же, ступайте! Вашему родственнику я попробую помочь, но вы мне мешаете.

Только после этих слов люди зашевелились и медленно, испуганно глядя на меня, скрылись в соседнем помещении. Правда, бабка хотела остаться, что-то возмущённо бурча, но её практически силой вытащили из комнаты с уговорами. Как только дверь за ними закрылась, я припёр её короткой лавкой, задёрнул занавески на окнах, подвесил под потолком светляк и взялся за «своих» несостоявшихся коллег. Те всё это время вразнобой матерились, сыпали угрозы, заверения в дружбе, обещания и «я не такой, я не хотел, я бы тебе точно помог, но просто не успел».

Не обращая внимания на этот шум, я снял с пояса жезл и приложил им по голове мужчину, который хотел сделать меня убийцей детей. Оглушённого пленника я подтащил к раненому. Удобнее, конечно, провести ритуал в центре комнаты, но я опасался трогать подстреленного, так как мог разбередить рану и тем самым привести к преждевременной смерти.

Пока проводил ритуал, то краем уха слышал шум с улицы и звяканье стекла из комнаты, где должны были сидеть евреи. Уже позже узнал, что те хотели отправить детей с молодой женщиной… куда-то. Боялись, что я окажусь не лучше полицейских. Но снаружи их караулили мои варги, которые напугали людей до полусмерти. В итоге все остались в комнате и дождались разговора со мной.

Мат и мольбы о прощении усилились, а угрозы пропали, когда я перешёл к основной части ритуала. Ну, ещё бы, любого проймёт, когда в паре метрах от него недавний товарищ на глазах высыхает и становится мумией! Я даже пожалел, что не стал тратить время и заклинания, чтобы парализовать всех пленников и провести ритуал в тишине. У меня от их криков в голове стало звенеть. Но что сделано, то сделано. Теперь на будущее мне урок — не пренебрегать такими вещами. Труп я накрыл занавеской, сорвав её с гардины, и потом пообещал полицейским ту же участь, если они не заткнутся. И те мигом смолкли. После этого я привёл в чувство пациента, про рану у которого напоминала только дырочка в одежде и свежая кровь на лице, теле и полу. Тот с момента ранения пребывал без чувств и не сразу осознал всё происшедшее с ним. Шёл со мной, как сомнамбула, будто бычок на поводке.

— Захарий?! — вскрикнула одна из женщин, когда мы с ним вошли в комнату, где меня дожидалось спасённое семейство. — Ты? Живой! — и бросилась ему на грудь.

— Сонечка, — только и смог сказать он сквозь женские всхлипы и бормотание.

— Присаживайтесь и выслушайте меня, — произнёс я, посмотрев на людей. — Время дорого, не хочу его терять, — здесь стояла кровать с высокими спинками из железных прутьев, два табурета и сундук с плоской крышкой, застеленный куском серого холста. Вот их и заняли мои слушатели. — Ещё раз хочу повторить, что я вам не враг. Я сражаюсь с немцами и их прихвостнями. Такими, как эти мрази, — я мотнул головой в сторону двери, за которой находились связанные полицейские.