— Извини меня, мне нечего добавить. Просто предупреждаю тебя, что вы с мистером Бракнеллом никогда не сможете стать друзьями.

— Но почему? — повторила я и разразилась горькими слезами. Вообще-то я не плакса, и меня очень трудно вывести из себя. Я научилась контролировать свои эмоции за долгие годы муштры в католической церкви. Но мое возвращение домой потеряло для меня свой романтический ореол, и я чувствовала себя ужасно несчастной — особенно теперь, когда моя мать сказала, что мы с Лоренсом Бракнеллом никогда не сможем стать друзьями. Я всхлипнула: — Неужели племянник сэра Джеймса такой сноб, что не захочет говорить со мной только потому, что я дочь экономки?

Моя мать просто обезумела от моих слез и всего этого разговора, но после того, как я узнала ее поближе, я поняла, что она — сильная женщина и умеет держать себя в руках гораздо лучше, чем я. Ей не составляло особого труда повернуть разговор в другое русло или отказаться от своих слов, если это было выгодно. Так она и поступила: обняла меня за плечи, посадила на кровать, поцеловала в затылок и успокоила:

— Ну, ну, не плачь, Верунчик! Я этого не вынесу. Давай забудем весь этот бред. На самом деле я не думаю, что ты неправильно поступила, приняв приглашение мистера Бракнелла пообедать. По крайней мере, все обошлось.

А вот и нет, горько подумала я, но ничего не сказала, просто высморкалась в платок. Мама продолжила:

— Как бы то ни было, забудем обо всем и проведем вместе милый вечер. Пойду отнесу поднос сэру Джеймсу и тут же вернусь. Посмотрим, что бы нам такого приготовить тебе на ужин. Можно разогреть пирог с крольчатиной, который я испекла утром, есть домашний хлеб, как мне помнится, ты не ела ничего подобного со времен своего детства. Знаю, современная молодежь в восторге от кино, но у нас нет телевизора, зато имеется радио и мы можем послушать хорошую музыку. Чего тебе хочется — чая или какао? Еще есть растворимый кофе.

Я отрицательно покачала головой.

Я не нуждалась в утешении, но видела, что мать пытается помириться со мной, поэтому прижалась щекой к ее плечу и постаралась вернуть себе чувство легкости и радости, с которым я села в поезд на Юстонском вокзале. Но тот душевный трепет исчез без следа, и я была не в состоянии заставить себя не думать о Лоренсе Бракнелле.

Глава 4

Я была молода, да еще так устала, что уснула, как только мама поцеловала меня и закрыла за собой дверь, но чуть позже проснулась от внезапно охватившего меня страха. Сердце мое часто билось, и я вскочила с кровати, трясясь от холода, сразу же охватившего мои голые плечи. Я нашла теплую пижаму, натянула ее и выглянула в окно. Поднялся ветер. Облака быстро бежали по небу, то и дело закрывая луну своими темными боками, деревья гнулись и скрипели. Слышно было, как где-то вдалеке воет собака.

Я вспомнила все, что случилось со мной со времени моего отъезда из Брюсселя, и снова задрожала, но на этот раз не от холода, а оттого, что пала духом. Мне так хотелось вернуться домой в Большую Сторожку, но дом мой оказался враждебным, и я чувствовала себя здесь неуютно, если не сказать больше — мне было просто не по себе. Из окна моей спальни было прекрасно видно озеро, и я наблюдала, как холодный лунный свет временами освещал его зеркальную поверхность. Была в этом какая-то неземная жестокая красота, казалось, озеро предупреждало меня о чем-то, и атмосфера обреченности насквозь пронзила все мое существо.

Я опустила шторы и, трясясь, обратила свой взор в комнату, но теперь уже чувствовала, что заснуть не удастся. Часы пробили полночь. Наверняка все крепко спали, и я решила совершить ночную прогулку по старому дому. У меня был карманный фонарик, и я зажгла его, чтобы в темноте найти выключатели.