Ночью он так и не уснул. То рождал какие-то величественные письма в МОЧИ, с длинными, уползающими за горизонт причастными оборотами. Эти письма тут же выбивались на мраморе, и Алекс ходил вокруг мраморной глыбы, нажимая то Delete, то Enter… В момент самых горячих жалоб появлялись родители, родственники, друзья и начинали покупать кефир, смесь «Малютка» и бублики с просроченными дырками. Иногда приходила Соат и начинала медленно, сплевывая кровь, вытаскивать изо рта цветы и ставить их в вазу. Все это шумело, где-то произносил свою исповедь диктофон. Алекс превращался в лед, и гренландцы вылавливали его сетями и несли в свой единственный в мире Музей льда.

Алекс поднялся и, держась за стены, пошел по офису.

«Прием, начинайте прием!» — кричали снаружи.

Зазвенели разбитые стекла. Он подполз к разбитому окну.

За окном, в пустоте, стоял крошечный лысый человек с камнем и кивал головой: «Это я разбил, я разбил. Зовут меня Александр Петрович, запишите себе, пожалуйста, в ваш главный компьютер. Александр Петрович, легко запомнить, почти как Пушкина…» Пятился, кланялся, отходил от окна.

Алекс, стоя на четвереньках, медленно выглянул в разбитое стекло.

Вся улица была в людях, больших и маленьких.

Кто-то даже лез на фонарный столб. Алекс узнал: это была беременная женщина-киллер. Живот свисал со столба, она кричала, что киллеров надо пускать вне очереди. Кто-то с ней снизу спорил и доказывал, что пенсионер — уважаемей, чем киллер, и если все пенсионеры мира вот сейчас в нее плюнут, то она на своем столбе улетит…

Но Алекс смотрел не на них.

К разбитым окнам подходили люди, которых он помнил.

Вот подошла его школьная учительница и стала поднимать очки, пытаясь увидеть что-то, что доступно только старым школьным учителям:

— Пенсию… Стыдно говорить такое, не могу на эту пенсию жить. Дети, подайте, кто сколько сможет вашей первой учительнице!

Вот приблизилась его первая девушка, та самая, у которой он обтирал сырые подъездные стены:

— Вышла замуж, почти счастливо… Муж в бизнесе, трое детей. Потом мужа посадили, какие-то налоги не туда платил. Как жили потом? Все продавали. Так и жили. Сегодня проснулась, а продавать больше нечего…

Вот подошла Ольга Тимофеевна; постояла, повертела портретом Марата, наклеенным на палку. Отошла. Вот машет рукой еще кто-то.

Звенели стекла; прибывавшая толпа требовала начать прием.

Кто-то выпускал в небо разноцветные воздушные шары, исписанные жалобами. «При-ем! При-ем!» Алекс сполз на пол. Над толпой поднялось огромное чучело: ведьма с завязанными глазами и базарными весами в руках. Ведьма мотала весами и кричала писклявым мужским голосом.

Кто-то выбивал дверь офиса.

Трясясь, Алекс добрался до своей сумки и стал двигаться к выходу.

«Спра-вед-ли-вость! Ад-алат! Ад-алат!»

— Ад… ад… — разлеталось эхо.

«Я только переводчик, — хрипел Алекс. — Господи, я ведь только переводчик». Чиркнула спичка. Руки подхватили Алекса и вынесли к толпе.

— Я — Лотерея Справедливость! — закричало мужским голосом чучело с весами и загорелось.

Над толпой повалил дым.

— Вот он! Вот он… Видите, сумку держит, там у него все и есть. Что все? Да книга, книга, как правильно судить надо… Чтобы никто обижен не был… Доллары у него там, доллары… Доллары меняю по курсу, российские, золото, серебро… Вчера из тюрьмы привезли…

— Ой, горю, горю! — визжала ведьма; из дымящейся руки падали весы.

Кто-то смотрел на ведьму, кто-то на Алекса, кто-то стягивал трусы и показывал шрамы от побоев. Кто-то ел лепешку, тыча ею в ухо, но ухо не могло откусить лепешку: «Все зубы из уха выбили, сволочи… Беззубым стало ухо…».