Все это относится и к семье Хансенов из Дааля, родственников — разумеется, весьма отдаленных, — пэров Англии, ведущих свое происхождение от завоевателя Роллона Нормандского. И если Хансены не могли похвастаться ни богатством, ни знатным происхождением, то, по крайней мере, они сохранили свойственную их предкам гордость, а вернее сказать, достоинство, вполне уместное для людей любого сословия.

Но какое это имеет значение! При всех своих знатных и благородных предках Харальд Хансен был всю свою жизнь хозяином гостиницы в Даале, и никем иным. Он унаследовал этот дом от отца и деда, о прочном положении которых охотно напоминал всем, кто расположен был его слушать. А после него гостиницей стала управлять его жена — и делала это так, что заслужила самое высокое одобрение и уважение окружающих.

Обогатило ли Харальда содержание гостиницы? Этого я не знаю. Однако он смог воспитать своих детей, Жоэля и Гульду, никак не омрачив их детство жизненными тяготами. Он даже принял в свою семью сына сестры своей жены, Оле Кампа, осиротевшего после смерти родителей, — принял и вырастил ничуть не хуже, чем собственное потомство. Не будь у мальчика дяди Харальда, он, без сомнения, оказался бы одним из тех несчастных обездоленных крошек, которые приходят в этот мир только для того, чтобы тотчас же покинуть его. Нужно признать, что Оле Камп выказывал своим приемным родителям горячую, чисто сыновнюю любовь. Ничто не должно было порвать узы, связывающие его с семьей Хансенов. Напротив, браку Оле и Гульды предстояло укрепить их на всю жизнь.

Харальд Хансен умер полтора года назад. Не считая гостиницы в Даале, он оставил жене маленькую «soeter», расположенную в горах. «Soeter» — это не что иное, как удаленная от селений ферма, приносящая небольшой, а то и вовсе ничтожный доход. Последние годы выдались неурожайными, и все посадки сильно пострадали; непогода коснулась даже пастбищ. Ночи, как правило, были, по выражению норвежских крестьян, «железными», иными словами, с заморозками и ледяными ветрами, не щадящими нежные ростки, которые вымерзали до самых корней. А это грозило крестьянам Телемарка и Хардангера разорением.

Однако даже если фру Хансен и была осведомлена о настоящем финансовом положении своей семьи, она никогда ни словом не обмолвилась о нем никому, в том числе и детям. Обладая сдержанным, необщительным нравом, крайне неразговорчивая, она причиняла Гульде и Жоэлю немало огорчений. Но, питая принятое в северных странах почтение к главе семьи, они и не старались нарушить установленную их матерью дистанцию. Впрочем, фру Хансен и не потерпела бы никакой помощи или совета со стороны окружающих: ее отличала одна чисто норвежская черта — абсолютная уверенность в непогрешимости своих суждений.

Фру Хансен было в ту пору пятьдесят лет. О возрасте свидетельствовали лишь седые волосы, но в остальном он пощадил ее, не согнув высокую прямую фигуру и не замутив яркую синеву глаз, чей лазурный цвет унаследовала дочь. Разве только лицо приобрело желтоватый оттенок старого пергамента да на лоб легло несколько едва заметных морщинок.

Эта «дама», как выражаются в скандинавских странах, неизменно носила черную юбку в глубоких складках, в знак траура, который она не снимала со дня смерти Харальда. Поверх блузки из сурового полотна она надевала коричневый корсаж с широкими проймами. Грудь была прикрыта темной косынкой и передником с широкими, сходящимися на спине лямками. На голове фру Хансен неизменно красовался чепчик из плотного шелка, наподобие монашеских; ныне такие уже выходят из моды. Сидя в своем деревянном кресле, прямая, чопорная, невозмутимая, хозяйка гостиницы Дааля оставляла свою прялку лишь затем, чтобы выкурить маленькую трубочку из березовой коры, чей дым окутывал ее легким голубоватым облачком.