— Если он прячется в Нише, — говорю, — значит, он где-то в Такере, сидит перед вироматом. Найдите его, отключите и дело с концом.

Аслан Анатольевич промолчал.

— В Нише нельзя спрятаться, если тебя ищут в реальном мире, — говорю, — в Нишу можно перенести только свою матрицу. Физическое тело где-то в городе. А я не занимаюсь поиском физических лиц. Это, если хотите знать, еще и противозаконно.

Дверцы лифта разошлись. Перед нами открылся узкий пролет, слабо освещенный одним единственным рекзатором, вмонтированным в стену. Дверь в квартиру напротив лифта была распахнута. На пороге стоял тот самый красавчик. Допрыгал, значит, по ступенькам раньше нас…

— Милости просим, — говорит он и улыбается.

Мы заходим в квартиру. Я вновь чувствую себя под конвоем. Вот таким же образом три года назад меня заводили в тюрьму. Сзади держал под локоть какой-то Слон в форме. Сбоку стоял улыбающийся Пух — он обожал новичков. Он всегда обожал тренироваться на новичках. А потом кто-то — я не видел кто — с лязгом и скрежетом закрыл за моей спиной огромную металлическую дверь, отрезая от мира, от свободы, от любви…

Сзади хлопнула дверь, и я вздрогнул, обернулся.

Не хочу обратно в тюрьму, не заставите…

Но это был Шайтан, замыкающий дверь на замок.

— Вот мы и дома, — говорит Аслан Анатольевич, — располагайтесь, Павел.

5

Павлом меня называла моя мама. Ну, еще, может, иногда Наташа, когда злилась. В тюрьме меня называли Аськой, по аналогии с фамилией, ну а друзья софтеры Грозным. Это не значит, что Аслан Анатольевич напомнил мне маму. Просто он сразу как бы начертил невидимую границу между собой и мной. Словно говорил: «Мы с тобой, Павел, деловые партнеры, не больше. Ты делаешь дело, я плачу тебе деньги, и расходимся, как ни в чем не бывало».

И, конечно, я сразу определил, что эти люди не из Такера. Может, тоже революционеры какие-нибудь? Или, наоборот, сторонники Президента. Предложат мне сейчас найти в Городе всю информацию о революционерах, досье на них и т. д. и т. п.

Соглашусь ли? Не знаю.

Смогу ли? Тоже не знаю. Ведь, по сути, был разговор со мной и с Сан Санычем и с Негодяем. И все мы согласились лезть в Нишу, чтобы помочь Паршивцу, читай — революционерам… Крабу. Значит, и на нас досье нужно вытаскивать. А если и не на нас, то тот же самый Краб сдаст, если жареным запахнет. А не сдаст, может ненароком выболтнуть. Все может быть. Все.

Стягиваю сандалии, думаю, как быть, а сам шныряю глазами по коридору, по комнате, запоминаю. Вдруг пригодиться потом?

Двое людей, Аслан Анатольевич, Шайтан стоят и смотрят на меня, как на заводную игрушку, которую только что завели и теперь всем интересно — заработают ли ручки и ножки, загудит ли моторчик?

— Чего вылупились? — бормочу, — софтера живого не видели?

— Нет, — говорит тот, который красавец, — только мертвого, ха-ха.

Его смеха, однако, не разделили.

Я прошел в зал, остановился на пороге, оглядывая.

Не похожи они на контрреволюционеров. На маньяков похожи, вот на кого.

Зал был заставлен столами, на которых стояли готовые к работе вироматы. Все грубо соединены в общую сеть толстыми проводами. На стульях лежат шлемы, съемные скретчеты. Слыхал о таких штуках — их можно крепить и снимать на любом участке кожи. Правда, знающие рекомендуют все-таки вживлять скретчеты, так оно надежнее будет.

В одном углу пустой стол. В другом — сидящий на стуле человек. Судя по всему, мертвый. К тому же крепко-накрепко обмотан веревками. Даже рот перемотали.

Приходилось мне видеть мертвецов, но совсем других.