Любой младенец скажет, что воздушного транспорта в Городе нет. Пытались, конечно, что-то изобрести, голову ломали, но толком никто ничего не выдумал. Один раз появился в безоблачном небе огромный старинный вертолет, но пролетел он совсем немного и рухнул прямо на спальный район, уничтожив огромное количество данных. Затем еще суд был, разбирательства всякие…
— Почему люди не летают, как птицы? — спрашиваю, и смотрю на небо.
— Так где ж у них крылья?
— А почему сразу крылья? Кто такое сказал, что крылья нужны?
— Ну… все с крыльями летают. А без крыльев, Грозный, как полетишь? Руками махать, что ли?
Я молча постучал пальцем себе по виску:
— Мы не можем летать не потому что у нас крыльев нет, а потому что стоит в мозгах этакая блокировка. Приказ мысленный, установка — не летать! Понимаешь? Вот и не можем заставить себя взлететь, придумали всякие законы притяжения, оправдания и все такое. А еще у нас мозг взорвется, если мы установку нарушим.
Пройдоха решил, что я рехнулся, пока в тюрьме сидел. А мне размышлять нравилось. Вдруг правда? Если мы сами не позволяем себе делать то, что хотим? Ведь в Городе летать можно, хотя здесь такие же физические законы, как и в реальном мире. Целый взвод программистов над законами трудился, между прочим.
Но ведь летаем! Вопреки!
Я хитро подмигнул Пройдохе, вздохнул полной грудью. Здесь чистый воздух. Потому что не работают заводы, потому что никто не курит в общественных местах и не мочится на тротуары. Разве что слабый запах пота, а в основном пахнет свежей травой, что, вообще-то, не очень привычно для большого города, хоть и пустого. Это все воображение додумывает, но приятно, черт возьми. Вздохнул еще раз и почувствовал, как наполняюсь до краев безмятежностью и спокойствием. Вспоминаю, как в самый первый раз я в Город сунулся с одной мыслью — богатства и побыстрее! А потом понял, что самое ценное в Нише, помимо свободы разумеется, тишина. Когда нет поблизости Слонов или кибер-элементалиев, когда не гудит, гремит или шипит проезжающий транспорт, когда никто не будит по ночам пьяным пением под окнами твоего дома. Можно сесть на скамейку, закрыть глаза и разгрузить, что называется, сознание, выбросить из головы лишний мусор. Без тишины, господа, никакой разгрузки не получится, верно вам говорю. Без тишины нет одиночества.
— Куда теперь пойдем? — спрашивает Пройдоха.
Я пожал плечами, оглядываясь. Четыре ровные и длинные дороги. До интересных мест еще топать и топать. В этакую глухомань даже гипнотика не забредает. Тут мой взгляд упал на кафе, в тени которого мы укрылись и которое, в свою очередь, само пряталось в огромной тени тополя.
Стеклянные двери кафе были закрыты на висячий замок. Скорее всего, какой-нибудь частный предприниматель хранит здесь свои годовые отчеты, сметы, или ведет двойную бухгалтерию. Целый ворох бюрократической фигни за которые можно получить какие-нибудь кредиты. Или просто пустышка незаполненная. Так, для красоты тут стоит. Над дверью красовалась табличка на которой было выведено: «Ресторан Карла Лихтенберга. Частная зона».
Раз частная зона, так чего бы не глянуть?
— Минут двадцать у нас есть?
— Есть, — Пройдоха поглядывает на часы, — что-то надумал?
— Хочу заглянуть в ресторан Лихтенберга.
— Кто такой Лихтенберг? — Пройдохе достаточно проследить за моим взглядом, и лицо его медленно вытягивается, — Паршивец сказал…
— Кто мне Паршивец? Папа? — резко обрываю Пройдоху, — никому не убудет, не бойся.
— Но Грозный…
— Помнишь, я тебе говорил на счет того, чтобы мне в рыло дать? — спрашиваю, — так вот, лучше не делай. |