Она слегка поежилась — то ли от его жаркого дыхания, то ли от такого неожиданного признания.

…И вот теперь, вспоминая то «начало», Турецкий не мог отделаться от ощущения, что все-таки здорово рисковал девушкой. Хорошо, что она оказалась, на самом деле, умницей. Ни одного прокола они тогда не допустили. Но, надо сказать, что Турецкий очень старался. Выдавал такие идиотские версии происходивших в обозреваемом времени событий, запутывая их всех, что Светлана с большим трудом удерживалась от смеха, но так ни разу не проговорилась, не прокололась. Хотя были моменты, когда ее сообщения начальству носили откровенно провокационный характер. И только острое желание шефов знать всю «поднаготную» москвича досконально продолжало помогать девушке понемногу «запудривать» им мозги. Но и вечно так ведь быть не могло…

А Турецкий, подсовывая прокуратуре «дезу», делал ее максимально правдоподобной, и они просто не могли ему не поверить. Как и его весьма прохладным, даже почти официальным, отношениям со Светланой. Ну, уж это не шло ни в какие рамки!

Что-что, а характер недавнего и достаточно известного в своих кругах «важняка», ставшего первым помощником генерального прокурора, людям, охочим до «истины», был известен. Решили, что Турецкий наверняка «темнит», но Светлана с «убитым» видом докладывала, что Александр Борисович и не собирается реагировать на все ее старания. С таким сожалением говорила, что не могли не верить. Искренности ее сожаления, разумеется. Да так оно наверняка и было.

Начиная всякое расследование, связанное с определенными сложностями в своем окружении, Турецкий всегда имел перед внутренним взором второй план — истинный. И в этот план входило ненавязчивое посещение «приятных» мест, а кто, как не девушка, и знает, где они и в чем их притягательная «приятность». И в этом смысле Светлана была для него незаменимой «крышей». В конце рабочего дня он громко приглашал девушку в какой-нибудь ресторанчик — поужинать. Но вблизи того места, где ему надо было встретиться со свидетелем. Все их разговоры за столом записывались, Светлана честно «работала». Потом Турецкий, извинившись, выходил в туалет. А начальнички, слушая потом записи, уверенно делали выводы о том, что ни черта хваленному «важняку» сделать и доказать не удастся. И Светлана, бывшая почти постоянно рядом с Турецким, подтверждала их «догадки». А дело катилось как по маслу.

Вот тогда он впервые и встретился с журналисткой Аллой Стериной, сидевшей в основном дома с компьютером. Избиение не прошло для нее даром. И, как ни сожалел Большой Тихон, ему пришлось вынужденно, то есть до полного выздоровления Аллы, временно пока, перевести ее из специальных корреспондентов, ведущих собственные независимые расследования, в отдел читательской почты, где работа в основном сидячая. Для Аллы этот шаг главного был равносилен увольнению с работы. Но тот уверял, что все делается для ее же прямой пользы.

Да, растеряла Алла былую прыть… Но приход Турецкого, которому Серафима Петровна настойчиво советовала побеседовать со Стериной, поскольку та одна знала о деле ее сына больше всех остальных, вместе взятых, стал для девушки важнейшим событием. Она наконец, кажется, сообразила, что к ее улице приближается праздник. Она немедленно вывалила на голову Александра Борисовича мешки информации, которую он просто не смог бы сразу переварить. Алла верила, что делает все верно. Но когда Александр Борисович заметил в ее глазах фанатично блеснувший огонек, он понял, что от этой журналистки лучше держаться на некотором расстоянии.

Богатую информацию, состоящую из копий подлинных свидетельств очевидцев, собственных журналистских расследований, а также из подготовленных либо уже опубликованных прежде материалов, она охотно вывалила перед москвичом, безусловно полагая, что в ответ посыплются горячие похвалы.