Макса Мартина постепенно охватывала крайне неприятная тревога, зато надежды мэтра Ремпье возрастали с каждой минутой. Наконец в восемь сорок пять стражник торжественно возвестил о возвращении заседателей.
С первого взгляда на лицо Арнольда Оскара стало известно, что все получилось совсем не так, как он рассчитывал. Маага удалось взять только измором и заставить-таки признать виновность Сенталло, однако в том, что касается смягчающих обстоятельств, колбасник так и остался непреклонным, а потому, к глубокому изумлению публики, Людовик Сенталло получил всего семь лет тюремного заключения.
ГЛАВА IV
– Нет, господа, нет, я решительно отказываюсь это понимать!
– Но вы же знаете, господин директор, что мы не стали бы действовать таким образом, не получив на то письменного разрешения из Берна.
– Не сомневаюсь, но это не мешает мне выразить глубокое недоумение и решительный протест, хотя я, разумеется, подчинюсь приказу. Тем не менее я попрошу вас занести в рапорт, что я поступил так против воли.
– Не преминем, господин директор.
– И я, конечно же, снимаю с себя всякую ответственность.
– Естественно.
Наступило недолгое молчание – директор тюрьмы Йозеф Эберхард обдумывал новые возражения. Но что он мог противопоставить приказу из министерства?
– Я бы солгал, господа, заявив, что за те два года, которые Людовик Сенталло провел на моем попечении, он не вел себя самым образцовым образом… Но временно выпустить его на свободу?! Это уж слишком… Скажите, комиссар, разве вы со мной не согласны?
Глава люцернской полиции комиссар Готфрид Леутхольд вытащил изо рта толстую сигару, которую курил с явным наслаждением. Этот крупный, весьма внушительного вида мужчина прославился своей поистине легендарной невозмутимостью.
– Вопреки тому, что вы, по-видимому, думаете, господин директор, речь вовсе не идет о предварительных мерах… и мы не собираемся окончательно выпустить Сенталло на свободу. Нет, это своего рода ловушка…
– Ловушка?
Леутхольд повернулся к своему спутнику, который с начала разговора еще ни разу не открыл рта.
– Объясните, Вертретер…
Инспектор с готовностью выполнил приказ.
– Господин директор, первоначальный замысел принадлежит мне и, я полагаю, вы без труда представите, чего нам с господином комиссаром стоило добиться разрешения из Берна… Но, видите ли, то, как закончился процесс Сенталло, не вполне удовлетворило общественное мнение. Большинство людей считают, что его наказали либо слишком, либо недостаточно сурово. Что касается меня, то, выслушав приговор, я еще раз попытался разобраться в этой истории. Мне это так и не удалось. Более того, сейчас, как и два года назад, я не могу сказать, виновен Сенталло или нет.
– Однако, мне кажется, доказательства…
– Разумеется, господин директор, я ничего не забыл из тех аргументов, на которые опиралось обвинение: ни о тампоне с хлороформом, который нашли в чемодане обвиняемого, ни о телефонном звонке, якобы встревожившем Сенталло перед тем, как он отправился сопровождать шофера банка, ни, наконец, об этой знаменитой Дженни Йост, чье существование или несуществование никто толком не сумел доказать.
– И вы хотите уверить меня, будто сегодня с легкостью добьетесь результата?
– Не в том дело, господин директор, но во всей этой истории есть один существенный факт: исчезновение трехсот шестидесяти восьми тысяч франков, которые, возможно, похитил Сенталло. Пока нам не удалось обнаружить ни единого следа этих денег. А ведь где-то же они должны лежать? Обвинение настаивало, что Сенталло припрятал добычу, собираясь воспользоваться сю после освобождения. |