Сара приоткрыла рот и коротко вздохнула.

 — Так… ваша мать была цыганка?

 — Да, цыганка.

 — Она умерла?

 — Умерла. — Он помолчал. — Она умерла на болоте. Говорят, замерзла.

 Она тогда убежала от моего отца.

 Все это Майкл произнес ровным, бесстрастным голосом, но Сара почувствовала, что он кипит от гнева. У нее возникли новые вопросы, но она знала, что не имеет права задавать их. В голову приходили пустые слова сочувствия, но она не произнесла их вслух. Он рассказал ей об этом совсем не потому, что нуждается в ее сочувствии; Сара подумала, осознает ли он, что все сильнее сжимает ее запястье.

 — Теперь ты поняла, почему я так разозлился, когда узнал, что ты днем куда-то ушла, — тихо сказал он. — Хотя у нас с тобой совсем другие отношения. Ведь моя мать не хотела выходить замуж за моего отца.

 Сара приоткрыла рот от удивления.

 — Да, но… я хочу сказать… вы не правы. Ведь ваша мать жила здесь.

 Вы сами говорили.

 — Не по своей воле, поверь мне. Когда ее отец узнал, что она беременна, он выставил ее. Мой отец устроил ее жить в деревне, пока я не родился. Понимаешь, она была совсем беспомощной. У нее не было денег, не было родственников, которые могли бы ей помочь. Отец содержал ее и меня, пока не умерла Аделаида. Потом он привез нас в Равенс-Милл.

 — Понятно. — Сара закусила нижнюю губу. — А… а когда она умерла?

 Майкл сжал губы.

 — Меня посылали в разные интернаты, пока мне не исполнилось восемнадцать. Потом, как я уже говорил, отец отправил меня в университет в Коимбру.

 — А… а Адам?

 Он вдруг заметил, что больно сжимает ее руку, ослабил пальцы, и она выдернула ее и стала растирать онемевшее запястье.

 — Адам? — Он вздохнул. — Мы с Адамом были очень близки. Вопреки распрям, которые бытуют между полукровными братьями в романах, у нас были отличные отношения. Он переживал не меньше, чем я, когда меня отправили в Португалию.

 — Он… он был старше, — робко вставила она, и Майкл кивнул.

 — Да, на пять лет. Но в чем-то я всегда чувствовал себя старшим. Наверное, дело в моих цыганских корнях. Однако у меня в крови всего намешано: на четверть португалец, на четверть корнуоллец и наполовину цыган. Многовато для любого младенца!

 Сара почувствовала, как от его слов заливается румянцем. Он как будто читал ее мысли — весьма опасные мысли. Она сжала губы.

 — Можно мне пойти к себе? — спросила она и увидела, что он раздраженно смотрит на нее своими темно-желтыми глазами.

 — Это все, что ты можешь сказать? — спросил он. — Значит, тебя это не касается? Может, если бы ты думала, что можешь забеременеть, ты бы отнеслась к этому по-другому?

 — Это… это маловероятно, — сказала она, прерывисто дыша. — То есть…

 — Такое с любой женщиной может случиться.

 — Ну что же, в этом нет ничего плохого…

 — Я тоже так думаю. — Он пристально смотрел на нее. — Тем более что я бы никогда не бросил своего ребенка.

 — Как… как это сделал ваш отец? — У Сары пересохло во рту. — Но ведь он… заплатил за ваше образование.

 — И ты полагаешь, этого достаточно? Заплатить за образование ребенка, и все? А его чувства? Его переживания? А его потребность быть кому-то нужным в этом жестоком, примитивном мире, который мы сами сделали таким? Сара опустила голову.

 — Что вы хотите сказать? Что я в этом вопросе не имею права голоса? Что… что вы сами без моей помощи воспитали бы этого… этого гипотетического ребенка?

 — Нет.