— Ты справишься, мой архан, — одними губами прошептал Нар, и Арман нервно улыбнулся. Посмотрел на стоявшую рядом с Наром Лилиану и впервые на ее красивом лице прочитал не страх, лишь странное любопытство… и… что такого излучает теперь Арман, что она ему так безоговорочно поверила?

А Ли вдруг сорвалась с места, бросилась Арману в объятия и прижалась щекой к его плечу… Глупая девчонка. Надо отучить ее быть такой доверчивой, при дворе это может им всем дорого стоить.

— Я верю тебе, — прошептала Ли. — Верю. Верю, что ты хочешь помочь…

Помочь ли? До сих пор он все портил!

— Арман! — нетерпеливо позвал Кадм. — Хорош прощаться, не на казнь идешь. Не волнуйтесь, ребятушки… через несколько дней вы его получите обратно.

Армана насторожило на миг это «через несколько дней», но Кадм прав, лучше не медлить. Да и душа рвалась в замок, туда, где Арман мог увидеть его, убедиться, что он еще жив, попытаться исправить… Нетерпение сжигало душу, тянуло вперед, в благодатное тепло коридоров, в знакомый перелив света светильников, в зеркальную залу, где он так часто тренировался со своими дозорными. И тут Кадм его оставил одного…

Отдавались в тишине нетерпеливые шаги, поскрипывали под Арманом половицы, отражался свет от хрусталя огромной люстры, и в бесконечных зеркалах отражался Арман, Арман и еще раз Арман. Бледное лицо, сжатые до скрежета зубы, резкие, нетерпеливые движения, надоедливая белизна одежд. Арман бы многое дал, чтобы теперь не ждать. Чтобы стать зверем, броситься в плен бешеного бега, выйти в город и познать вкус настоящей, на жизнь и смерть, драки! Чтобы стереть со своего лица эту проклятую рассеянность!

Как он теперь понимал Мираниса! Понимал, почему этот замок казался принцу клеткой! Понимал, как здесь не хватало простора и воздуха, воздуха! И как могло сжигать душу это отвратное нетерпение… смешанное со жгучим страхом, что он не справится… не может справиться… он никогда не умел разговаривать с высшими магами, а с братом… с братом ему помогало разговаривать сердце… которое теперь молчало, скованное магией.

И где же проклятое самообладание, которому его учили с самого детства? С Рэми всегда и все было так непросто… боги!

Еще чуть-чуть! Пара шагов, пара глотков неожиданно спертого воздуха, тихий шелест упавшего на пол плаща. Еще чуть-чуть! Немного борьбы с ревущим зверем внутри, немного отблесков хрусталя в зеркале… чуть… едва ощутимый ветерок на коже, отворившиеся двери, и обернувшийся Арман обомлел… детский силуэт в дверях рядом с Кадром, едва слышный то ли вздох, то ли шепот:

— Ар!

Яркая вспышка узнавания, и уже нет места сомнениям. Бежит к нему, заливается смехом ребенок, и Арман подхватывает мальчонку на руки, вглядывается в знакомые и незнакомые черты, пробует в них прочитать то, что помнил разум.

Память подсказывала, что волосы у того, настоящего, были темнее, почти черными, как плодородная земля. И глаза не те бездонные, почти черные, какими Арман их помнил… но Арман узнавал, теперь не мог не узнать, и позволял Эрру обнять его за шею, шептать счастливо что-то в волосы, заливаться радостными слезами…

А сам чувствовал лишь постыдное облегчение. Ничего больше. Сердце спало, скованное льдом ритуала.

Видимо, ему не придется объясняться. Пока. Или почти пока.

И лился через Армана, растекался по полу синим туманом свет знакомой до боли силы…

— Прости, — плакал Эрр. — Прости… амулет… я не хотел, не хотел, чтобы тебя… из-за меня… Я так рад, так рад, что учитель тебя нашел! А-а-а-а-ар! Ты ведь не злишься, правда?

Учитель, значит.