Хлопнула входная дверь. Стекло вернулось на место, в камине вспыхнул с новой силой огонь, в комнате быстро становилось тепло. И душно.

Тисмен с сожалением посмотрел на сломанный ветром цветок, потом на Рэми, покачал головой и опять скрылся за креслом. Зажегся за спиной мягкий свет, скрипнула скамья. Зашуршали страницы. И воцарилась тишина…

Рэми все смотрел в окно. Небо постепенно перестало сыпать белый пух, хотя и осталось серо-синим, угрюмым. Дорожки тотчас расчистились, будто невидимая метла смахнула с них тонкое одеяло. Магия, и здесь магия, но Рэми было все равно. Он наблюдал. За гаснущими звездами, за переливом света фонарей на темных, вычищенных дорожках, за полетом ночных птиц… он даже хотел позвать сову, что охотилась в ельнике, но передумал.

Зачем тревожить? Тем более, когда бежит по штанине, перебирает лапками, просится на ладони знакомый паук. Тот самый, что когда-то помог Рэми спасти Мира.

Почувствовали заклинателя… все почувствовали в этих странных покоях. Но выйти к Рэми на глазах у молчаливого Тисмена решился только смелый паучара… не выдержал, старый друг, пришел приласкаться. Иди же, иди, малыш, не бойся! Не обижу!

Рэми выпустил паука на подлокотник кресла, вновь встретившись с молчаливым взглядом Тисмена. Тисмен паука забрал, посадил на ветвь у потолка, тихо сказал:

— Не зови никого, Рэми. В таком состоянии ты можешь утратить над ними контроль. И будет не слишком приятно, сам же знаешь.

Рэми знал, что никогда не терял и не потеряет никакого контроля, но возражать не стал, было лень. Он закрыл глаза, отдавшись во власть забытья. И вдруг захотел оказаться там, внизу… Где ласкает мороз бодрящей свежестью, испускают нежный аромат розы, окутывает теплым одеялом магия парка… и где ночная темнота густеет перед самым рассветом.

Это кресло так надоело! И эти покои с вечным летом, пропитанные блокирующей магией Тисмена — надоели. И когда он открыл глаза, то оказался в знакомой беседке, на ажурной белоснежной скамье, возле все так же журчащего фонтана. В этом парке ведь ничего не замерзает… и все так сверкает и переливается в ночной тишине… тишине ли? Рэми улыбнулся: шуршит, живет парк. Приглядывается, принюхивается, прислушивается… зовет заклинателя.

Чуть покачиваясь от слабости, он спустился по ступенькам. Парк, как и раньше, прокладывал под ноги тропу, манил в глубину, на сладкий запах роз, смешанный с морозной свежестью, к летящей из тьмы, рассыпающуюся по снегу горечи черемухи, к темно-бардовым, покрытым инеем кистям сирени. Рэми коснулся кисти, подивился лениво… почему он видит в темноте так отчетливо? Как не видел никогда? Почему внутри поднимается незнакомое чувство… и хочется, боги, как же хочется рвануть в эту ночную тишину, почувствовать ласку ветра на шкуре… шкуре?

— О боги! — прошипел за спиной Тисмен. — Эта ночь будет долгой.

Накрыла плечи тяжесть плаща, вновь окутало душу безразличие, и Рэми послушно обернулся к Тисмену, посмотрел ему в глаза, окунулся в бьющееся в зрачках пламя чужой силы. Хотя бы чужой. Хотя бы на миг. Задохнуться, утонуть, подышать магией, почувствовать ее мощь…

— Я понимаю — вы плохо соображаете. Понимаю, что мои зелья действуют на вас странно, но вы ведь меня слышите, правда?

— Я вас слышу, — слегка улыбнулся Рэми. Какие же глупые у Тисмена вопросы…

— И понимаете?

— Я вас понимаю, — вновь улыбнулся Рэми, наклонив голову.

И захотелось вдруг, как захотелось коснуться щеки Тисмена, выгнать угрюмость из зеленого взгляда друга Мира.