— Пожалуйста, не позволяй деньгам испортить себя, — от всей души взмолилась Кармела. — Я понимаю, как тяжело тебе вынужденно скрывать все от Джимми.

— Ну, раз ты все понимаешь, ты обязательно поможешь мне, — быстро сориентировалась Фелисити.

— Но никто не поверит, будто я — это ты, — снова попыталась возразить Кармела.

— Почему же нет? — удивлялась Фелисити. — Ты ничуть не хуже меня, такая же хорошенькая. А если ты наденешь мое платье, мы и вовсе станем похожи. Честно говоря, нас вообще легко принять за сестер.

В ее словах имелась некоторая доля правды, обе девушки были светловолосы, голубоглазы, с чуть бледноватым оттенком лица и неизменным, будто застенчивым, легким румянцем на щеках, вызывающим восхищение у мужчин и зависть у женщин.

Но если Фелисити отличалась утонченностью манер, изящностью и элегантностью, Кармела больше напоминала простушку, сельскую девушку, которой явно недоставало лоска. Правда, лоск можно было придать, заменив ее наряды и научив уверенно держаться и подавать себя в обществе.

Критически осмотрев подругу, Фелисити встала и взяла ее за руку.

— Пошли наверх, — сказала она.

— Зачем? — поинтересовалась Кармела.

— Надо, чтобы ты как можно больше походила на меня, — Объяснила Фелисити. — Начнем с прически. Тебя надо по-модному причесать, и я уже решила дать тебе с собой все те платья, которые я носила после смерти бабушки.

Кармела подумала, что это было бы весьма кстати. Насколько она поняла, Фелисити еще не сняла траур, и лиловый цвет преобладал в ее нарядах.

Сама она после смерти отца не сумела ни приобрести, ни сшить ничего нового. Единственное, что она могла себе позволить, это поменять ленты на шляпке и надеть черный пояс.

Только сейчас, рядом с Фелисити, она увидела, настолько потрепанным и жалким выглядел ее наряд по сравнению с платьем подруги.

К тому же ей не удалось переодеться, покидая дом пастора, и неудивительно, что на ее юбке виднелись не только старые разводы, но и красовались свежие пятна от яйца, разбитого Люси.

Они поднялись по широкой лестнице в очаровательную спальню, принадлежавшую Фелисити.

Горничной в комнате не оказалось. Несколько дорожных сундуков так и стояли нераспакованными.

— Я велела не трогать вещи, поскольку завтра же уезжаю, — объяснила Фелисити Кармеле, не дожидаясь вопросов с ее стороны. — Но сундуки мне не пригодятся, ты возьмешь их с собой. Там все мои платья, сшитые за последнее время — черные либо лиловые.

— А что же будешь носить ты сама? — едва улыбнувшись, поинтересовалась Кармела.

— Я думаю заставить Джимми отвезти меня в Париж.

Ну, а уж там я позабочусь о своих нарядах.

— Париж? Разве это разумно, отправляться сейчас в Париж?

— Видишь ли, все французские знакомые живут в других частях Франции, вряд ли я встречу кого-нибудь из них. Если же и встречу, всего лишь представлю Джимми своим мужем.

Не вижу никаких причин, почему бы им не поверить мне.

— Похоже, у тебя нет и тени сомнения, что Джимми согласится на столь рискованный план.

При этих словах Кармела заметила беспокойство в глазах Фелисити, но та твердо заявила:

— Если Джимми любит меня, а я уверена в его любви, он не захочет, чтобы я отправилась в Гэйлстон, где меня заставят вступить в брак с избранником моего кузена Селвина.

Кармела не стала спорить, не находя аргументов против слов подруги:

Но ей все же не хотелось верить, будто все Гэйлы так отвратительны, какими они казались Фелисити.