Валландер вышел в поле один. Остальные стояли сзади и смотрели. Он боялся того, что ему предстояло увидеть, сердце заходилось от страха.

 Он подошел к ней вплотную. Руки ее так и застыли воздетыми кверху, он видел, как, окруженная шипящими языками пламени, она сделала это движение перед самой смертью. Волосы, лицо и одежда сгорели дотла. Все, что осталось, — обугленное тело, которое по-прежнему излучало страх и одиночество. Валландер повернулся и зашагал прочь по черной обгоревшей земле. На мгновение он почувствовал, что сейчас потеряет сознание.

 Криминалисты приступили к работе в резком свете прожекторов, где уже роились ночные бабочки. Хансон открыл окно у Саломонсона на кухне, чтобы выветрить спертый стариковский запах. Они вытащили деревянные стулья и расселись вокруг стола. Анн-Бритт Хёглунд предложила немного похозяйничать, и они сварили кофе на допотопной плите Саломонсона.

 — У него только нерастворимый кофе, — сказала Анн-Бритт после того, как поискала в ящиках и шкафах. — Пойдет?

 — Пойдет, — ответил Валландер. — Был бы крепким, а остальное — ерунда.

 

Рядом со старым буфетом с выдвижными дверцами висели на стене старинные часы. Валландер вдруг обнаружил, что они остановились. Он вспомнил, как однажды у Байбы в Риге видел похожие часы, на них тоже неподвижно застыли две часовые стрелки. «Что-то остановилось, — подумал он. — Словно сами стрелки пытаются помешать произойти событиям, которые еще не произошли. Мужа Байбы прикончили прохладной ночью в рижском порту. Одинокая девушка в море рапса — словно пассажир тонущего судна, она уходит из жизни, причиняя себе самую страшную боль, на которую только может обречь себя человек».

 Она подожгла себя, будто боролась с каким-то внутренним врагом, сидевшим в глубине ее существа. И спасалась она не от незнакомого полицейского, размахивавшего руками.

 Она спасалась от самой себя.

 Воцарившаяся за столом тишина оторвала его от этих мыслей. Все смотрели на него в ожидании, когда он сам начнет беседу. Сквозь окно он видел, как криминальные эксперты в свете прожекторов ползали вокруг мертвого тела. Зажглась фотовспышка, затем еще одна.

 — Кто-нибудь вызвал труповозку? — внезапно спросил Хансон.

 Слова Хансона словно молотом ударили по барабанным перепонкам. Этот совершенно обыденный и деловой вопрос вернул Валландера к действительности, которую он сейчас меньше всего хотел осознавать.

 

 Картины происшедшего проносились у него в голове, непотушенными очагами вспыхивали в израненном мозгу. Он вспомнил, как летел на машине по прекрасному шведскому лету. Звучал глубокий и ясный голос Барбары Хендрикс. И вот в густом рапсовом поле он видит девушку, пугливую, словно потревоженное животное. Откуда ни возьмись приходит беда. Происходит что-то уму непостижимое.

 Машина-труповозка уже в пути, она похитит солнечное лето.

 

 — Приц свое дело знает, — сказал Мартинсон, и Валландер сразу вспомнил имя работника «скорой», которое выпало у него из головы.

 Он подумал, что должен что-нибудь сказать.

 — Что нам известно? — начал он неуверенно, словно каждое слово давалось ему с трудом. — Пожилой фермер, живущий уединенно, встает рано утром и обнаруживает у себя на рапсовом поле постороннюю женщину. Он окликает ее, говорит, чтобы она ушла, потому что не хочет, чтобы топтали рапс. Она прячется и появляется снова, и так раз за разом. Ближе к вечеру он звонит нам. На место выезжаю я, поскольку наш выездной патруль занят на автомобильной аварии.