Лука дернул головой и стал заламывать руки, как будто пытаясь освободиться от ремней. Он вспомнил, как заглянул в окно и увидел, как они лежат рядом. Ему хотелось плакать. В больнице, в ночь перед операцией, он держал в своих объятиях Джорджио Кароллу… Ему сказали, что Джорджио станет лучше. Но они ему лгали. С тех пор он больше не видел своего друга.

— Кто отдал приказ, Лука? Кто велел тебе убить моих детей?

Продолжая заламывать руки, он издал странный гортанный звук. София молча пошла вдоль стола и остановилась, почувствовав запах его пота. Он сидел, весь съежившись.

— Если ты мне не ответишь, то умрешь без молитвы. Твоя душа попадет в ад и там сгорит…

Он пробормотал что-то нечленораздельное через мокрый шарфик, маской облепивший лицо. Наконец София бессильно отошла. Лука ожидал услышать, как закроется дверь, но ничего не слышал, кроме ее шагов. Он остался один? Его губы под шарфиком расползлись в улыбке. Его не проймешь угрозами ада! Ему вообще ничего не страшно, потому что он — неуязвимый, профессионал… Он должен сохранять выдержку, только так можно спастись. Единственная из всех, кому он доверял, кого любил, в конце концов предала его. Так было в его жизни всегда.

Мойра сидела на ступеньках лестницы. Она видела, как София вышла из столовой, и хотела с ней заговорить, но София остановилась в вестибюле под люстрой, откинула голову назад и закрыла глаза. Она стояла, неестественно застывшая, и Мойра не посмела ничего сказать. В следующее мгновение София подошла к вешалке, накинула на плечи шубку и вышла во двор. Мойра передернулась от порыва холодного ветра.

Внезапно ей стало страшно. Что сделала София? Она подкралась к открытой двери столовой и включила свет.

Лука все так же сидел на стуле, пытаясь выпутаться из ремней. Не удержавшись, Мойра вошла в комнату. Она вспомнила, как он рассказывал ей про незабудки.

— Джонни? Это Мойра. Как ты?

Ей надо было выяснить, виновен ли он в смерти Фредерико. До сих пор она слышала от него одну бессмыслицу, а Софию интересовали только ее дети.

Она развязала мокрую повязку, и Лука заморгал, привыкая к свету. Мойра взглянула ему в лицо, охнула от страха и, попятившись, чуть не упала. Он улыбался ангельской улыбкой, а глаза его были совершенно безумными.

— Помоги мне, Мойра, — проговорил он жалобным, умоляющим голосом, — помоги!

— Что ты делаешь, Мойра? — с порога спросила Роза.

— Ничего. Я только хотела сама задать ему вопросы.

Роза дала ей знак уходить. На Луку она не смотрела, и он позвал ее, тихо повторяя:

— Помоги мне, Роза, пожалуйста…

— Посмотри ему в глаза, — прошептала Мойра, — посмотри ему в глаза.

Роза осторожно шагнула в комнату, и он взмолился:

— Развяжи меня, Роза, пожалуйста…

Она вытолкнула Мойру из комнаты, но, закрывая дверь, все же не удержалась и взглянула на него.

Он позвал ее в последний раз:

— Роза! — И умолк.

Роза села рядом с мамой.

— Я заходила к нему. Ты слышала, как он меня звал?

— Да, да, я слышала.

— Знаешь, мама, Джонни мне очень нравился.

Тереза взяла дочь за руку. Это был жест не сочувствия, а понимания. Ей тоже нравился Джонни, но он оказался совсем не тем человеком, за которого они его принимали.

В гостиную вошла София и плотно притворила дверь.

— Где мама? — спросила она, взглянув на пустое кресло у камина.

— У себя. Она хочет побыть одна.

София кивнула, раскрыла шторы на окне и встала спиной к женщинам, уткнувшись лбом в ледяное стекло.