~

Что же заставило европейцев решить, что можно дать своим отклоняющимся от истины соотечественникам право рискнуть и попасть в ад, увлекая других туда же своим дурным примером? Возможно, их вымотали религиозные войны, однако неясно, почему для этого потребовалось 30 лет, а не 20 или 10. Возникает ощущение, что люди стали больше ценить человеческую жизнь. В основном из-за перемен в эмоциональной сфере — развившейся привычки сопереживать боли и радостям ближнего. Кроме того, произошли интеллектуальные и нравственные перемены: сдвиг от признания ценности души к признанию ценности жизни. Доктрина святости души звучит возвышающе, но на самом деле она весьма пагубна. Она обесценивает земную жизнь как временную фазу, в которой человек проводит бесконечно малую часть своего существования. Смерть в таком случае лишь граница, переход, вроде подросткового возраста или кризиса середины жизни.

Постепенному переносу акцента с души на жизнь помогло и становление скептицизма и рационализма. Никто не может отрицать разницу между живым и мертвым или реальность страдания, но, чтобы поверить в то, что якобы происходит с бессмертной душой, когда она отделяется от тела, требуется идеологическая обработка. XVII в. был назван Веком разума — это было время, когда мыслящие люди начали заявлять, что вера должна быть подтверждена опытом и логикой. Такой подход развенчивал догмы о душе и спасении и лишал всяких оснований попытки заставить людей верить в невероятные вещи под угрозой меча (или приспособлений вроде «Колыбели Иуды»).

Эразм Роттердамский и другие философы-скептики заметили, что человеческое знание само по себе недостоверно. Если даже глаза можно обмануть зрительными иллюзиями (например, весло, опущенное в воду, кажется сломанным, а цилиндрическая башня на расстоянии выглядит прямоугольной), тогда почему мы должны доверять своим убеждениям о нематериальном? Сожжение Кальвином Мигеля Сервета в 1553 г. вызвало широкое обсуждение самой идеи религиозных преследований. Французский теолог Себастьян Кастеллио возглавил это наступление, акцентируя внимание на абсурдности ситуации, когда разные люди непоколебимо уверены в истинности противоположных вещей. Он также указал на ужасные нравственные последствия претворения этих убеждений в жизнь.

Кальвин говорит, что он уверен в истине, и [другие секты] говорят то же самое; Кальвин говорит, что они не правы, и хочет судить их, и того же хотят и они. Так кто же должен быть судьей? Кто сделал Кальвина судьей над всеми сектами, чтоб он один мог убивать? У него есть Слово Божье, и у них тоже. Если дело его бесспорно, то для кого? Для Кальвина? Но тогда зачем он написал столько книг, провозглашая очевидную истину?.. Ввиду неопределенности мы должны воспринимать еретиков просто как людей, с которыми мы не согласны. И если мы собираемся убивать еретиков, логическим следствием была бы война на уничтожение, потому что в своей правоте уверен каждый. Кальвину пришлось бы вторгнуться во Францию и в другие государства, разрушить их города, предать мечу всех жителей, невзирая на возраст и пол, убить даже младенцев и скот.

В XVII в. эту аргументацию продолжили, среди прочих, Барух Спиноза, Джон Мильтон (который написал: «Раз истина выступила на борьбу, было бы оскорбительно прибегать к цензуре и запрещениям, сомневаясь в ее силе. Пусть она борется с ложью: кто знает хоть один случай, когда бы истина была побеждена в свободной и открытой борьбе?»), Исаак Ньютон и Джон Локк. Зарождавшаяся современная наука стала доказывать, что даже самые глубокие убеждения могут быть ложными, что мир работает по законам физики, а не по Божественной прихоти. Католическая церковь только навредила себе, угрожая Галилею пытками и приговорив его к пожизненному домашнему аресту за научную идеею — как оказалось, верную. Скептический образ мысли, приправленный юмором и здравым смыслом, все чаще бросал вызов предрассудкам.