|
В шекспировской пьесе «Генрих IV» Глендовер хвастается: «Я духов вызывать могу из бездны». Хотспер отвечает: «И я могу, и каждый это может, / Вопрос лишь, явятся ль они на зов». Фрэнсис Бэкон, которому часто приписывают слова, что убеждения должны опираться на наблюдения, писал о человеке, которого привели в молитвенный дом и показали изображения моряков, которые спаслись от кораблекрушения, выполнив свои святые обеты. Человека спросили, неужели это не доказывает могущество богов? «Ага, — ответил он, — а где нарисованы те, кто утонул, выполнив обеты?»
Жестокие и необычные наказания
Развенчание религиозных догм и предрассудков искоренило одну из причин для применения пыток, но суды все еще использовали их в качестве наказания за мирские преступления и правонарушения. В древности, в Средние века и в начале Нового времени люди считали жестокие наказания абсолютно обоснованными. Смысл наказания видели в том, чтобы сделать нарушителя настолько несчастным, чтобы и ему самому, и свидетелям казни больше не захотелось преступать закон. С этой точки зрения чем жестче наказание, тем лучше оно служит своей цели. К тому же государство, лишенное сильной полиции и эффективного суда, должно стараться произвести максимальное впечатление минимальными средствами. Наказания должны быть такими жуткими и запоминающимися, чтоб каждый, кто это видел, был приведен страхом к покорности и разнес весть другим, запугав и их тоже. Но привлекательность варварских наказаний была не только в их практической пользе. Очевидцы наслаждались жестокостью, даже если она не служила интересам правосудия. Например, животных истязали ради чистого удовольствия. В Париже XVI в. популярным развлечением было сжигание кошек — несчастное животное подвешивали над костром и медленно опускали в огонь. Как пишет историк Норман Дэвис, «зрители, в том числе короли и королевы, корчились от смеха, пока животное горело и обугливалось, воя от боли». Популярны были собачьи и петушиные бои, бег быков, публичные казни животных-«преступников», травля медведей: животное приковывали к столбу и спускали на него собак, которые или гибли сами, или разрывали медведя на части. Даже если люди не наслаждались пытками, они относились к ним с леденящим безразличием. Сэмюэл Пипс, вероятно один из наиболее утонченных людей своего времени, сделал 13 октября 1660 г. следующую запись в дневнике: Ходил на Чаринг-Кросс смотреть, как повесят, выпотрошат и четвертуют генерал-майора Гаррисона; пока с ним это проделывали, он выглядел настолько бодрым, насколько может быть человек в его состоянии. Вскоре его четвертовали, показав его голову и сердце народу, издававшему радостные крики… Оттуда отправился к моему патрону, затем сводил капитана Каттенса и мистера Шепли в таверну «Солнце» и угостил их устрицами. Шуточка Пипса про то, что Гаррисон «выглядел настолько бодрым, насколько может быть человек в его состоянии», относилась к человеку, которого частично задушили, выпотрошили, кастрировали, сожгли у него на глазах его же внутренности, а потом отрубили ему голову. Даже менее замысловатые расправы, известные нам под эвфемизмом «телесные наказания», представляли собой отвратительные пытки. Сегодня дети фотографируются у колодок и позорных столбов, которые собирают вокруг себя туристов в исторических местах. А вот описание реальной казни у позорного столба в Англии (XVIII в.): Один из них, низкорослый, никак не мог дотянуться до отверстия, предназначенного для головы. Однако солдаты просунули его голову в дыру, и бедняга скорее висел, чем стоял. Вскоре лицо его почернело, и кровь хлынула из ноздрей, глаз и ушей. Тем не менее толпа в ярости нападала на него. Солдаты открыли колодки, и горемыка упал замертво у подножия пыточного инструмента. Второй же бедолага был так изувечен и изуродован предметами, которые в него бросали, что лежал там без особых признаков жизни. |
