Она нашла ключ и записку от Венсана под теплым от солнца камнем, отперла часовню и стала выгружать то, чем ей предстояло заниматься здесь, пока… пока что? — она и сама не знала… пока не вернется хозяйка замка?.. пока она не умрет от голода?.. пока ее работа по составлению и оцифровки архива не будет закончена?.. или пока ей не осточертеет деревня?., или пока она не выйдет замуж за лесника и не народит ему троих детишек?., или пока Луис Мариано не упокоится под старым кедром?.. или… Ну, ладно, там увидим. Сейчас она была полна уверенности в себе. Непривычное ощущение. В конце концов, жизнь — не такая уж мерзкая штука.

Ей было жарко, хотелось есть, хотелось пить. Картонные коробки еще были не разобраны, но она уже начала изучать их содержимое. Стоя на коленях перед алтарем, она сосредоточенно рылась в них, усталая, счастливая, и благодарила сама не зная кого. Витражи играли разноцветной мозаикой на ее плечах и руках, Луис Мариано лежал возле пианино и терзал хвост ящерицы, не пожелавшей играть с незваным гостем. Вдруг она заметила, что пес насторожился, и сразу поняла, кто к ним пожаловал. Но притворилась, будто ничего не видит, и еще с минуту продолжала копаться в коробке, потом наконец подняла голову и, обращаясь к дарохранительнице, бросила:

— Эй, Ноно… Когда тебе надоест глазеть на мою задницу, тебя не затруднит принести нам пару банок пива, а?

~~~

Первая книга Анны Гавальда — «Мне бы хотелось, чтоб меня кто-нибудь где-нибудь ждал…» — имела ошеломительный успех и была переведена более чем на 20 языков. Но настоящий бум начался с публикации романа «Просто вместе».

«Глоток свободы» — роман о том, что бывает, когда забываешь об условностях, пытаясь быть собой.

В новой редакции — новые главы.

Боже, до чего красивый рассказ, сплошное удовольствие и безобразие, как это умеет делать Гавальда, когда пишет что ей вздумается, по интуиции и вдохновению.

Непревзойденная по живости письма и звучной яркости диалогов, Анна Гавальда своим пером касается вовсе не пустяков. В искрящуюся свежесть жизни, как апельсиновую цедру, она добавляет толику горечи; рисует радости и их изнанку, мечты и то, что не сбылось. Гавальда еще никогда не писала настолько «по-гавальдински».