Худенькая русская берёзка, заброшенная в дикие поля Зоны.
— Чё уставился? — без злобы спросила Хип, опустив роскошные свои глаза и нервно теребя манжету комбеза.
— Да так. Пора мне. Бывай здорова, Хип.
Ах, как жалко то, ядрена восемь. Дохода вот не жалел ни капли, так, зарубка в памяти осталась, не больше. В Зоне на всех жалости не напасешься,
отвык я уже давно от этого чувства, забыл про него даже, а тут саднит душу, как будто гусеница сидит в груди, и, мерно помахивая колючей головой,
срезает с сердца полоску за полоской. Прав в чём-то Седой: сидела бы дома, на дискотеки ходила, училась. А, чёрт с ним. Жалко у пчёлки. Выкинь из
головы, сталкер Лунь, и топай к прудам.
Странный звук. Длинный, хрипловатый выдох с каким то присвистом. Я обернулся.
Покривив рот и зажмурившись, Хип явно готовилась зареветь. Из глаз часто закапали слёзы, оставив на пыльных щеках две светлые дорожки.
— Ну, ты чего слякоть развела?
— Не… броса-аа-ай… Лу-уууунь…
«Покойник. Она уже покойник, к гадалке не ходи. Развернись и топай. Ты, блин горелый, не армия спасения, своих проблем воз с прицепом. Ну, чего
встал?»
— Домой тебе надо, Хип. Переговорю с ботаниками, может, выпустят за Периметр. Родители, небось, с ума сходят.
— Мои предки с ума сходят, если на опохмел бабла не настреляют, — с неожиданной яростью растерев слёзы кулаком, чётко произнесла Хип. — Мамаша
как меня родила, так через три года спилась. Это ладно, что меня сделала от какого то дяди залётного, когда ещё водку жрать не начала, а вот
братишка считай без головы родился. Отчим, сука пьяная, заставлял по электричкам на бутылку просить, как школу закончила, вообще не представляю. Нет
у меня дома, Лунь, понимаешь? И не было никогда!
Хип злобно пнула валяющуюся у схрона пустую сигаретную пачку и всё-таки разревелась в голос, шмурыгая носом и прижав к лицу крепко сжатые
кулачки. Я стоял, ошарашенный исповедью, не зная, что и сказать.
— Одна только подружка у меня и была, Килькой звали. Вместе в Зону пробирались, к «Свободе», вроде парень у неё туда ушёл. Не дошла Килька,
убило её в аномалии. Принесла я тому парню сумку её, он крутой был, меня трогать не позволял. Хороший был, по Кильке сильно убивался. Его потом
«Долг» застрелил, и начала ко мне всякая мразь лезть. Ушла я оттуда, Лунь.
Хип уселась на землю, всхлипнула, сцепила пальцы в замок.
— Никого у меня теперь нет, кроме тебя. Не возьмёшь с собой, так я до ближайшей аномалии.
Вот это номер.
— И что я должен сделать?
— Научи меня, Лунь, — глаза Хип разгорелись. — Ты крутой сталкер, классный, много знаешь.
— Хожу один, — я покачал головой.
— Я всё делать буду, Лунь! Готовить, стирать, ночью сторожить, и натурой даже, если захочешь! Не бросай меня, Лунь! Ты самый классный, ты…
первый настоящий человек здесь, Лунь…
Вот так. Не было у бабы заботы, завела баба порося. Приручил, идиот бессовестный.
— Ты хоть понимаешь, что такое по Зоне лазить? — спросил я, жёстко прихватив Хип за подбородок. |