|
Потом наконец пробуждение, и с ним биение боли и приступы тошноты. Сначала я подумал что умер и лежу в гробнице. Потом, постепенно, я понял, что я вовсе не в гробнице, а в затемненной комнате, и притом знакомой, в моей собственной комнате во дворце Сети, в Танисе. Иначе не могло быть: недалеко от кровати, на которой я лежал, стоял мой собственный ларец, наполненный рукописями, которые я привез из Мемфиса. Я попытался поднять левую руку, но не смог и, скосив глаза, увидел, что она забинтована как рука мумии, и это снова вызвало во мне мысль, что я, должно быть, умер, если только мертвые могут чувствовать такую сильную боль. Я закрыл глаза и некоторое время не то думал, не то спал. Лежа так, я услышал голоса. Один, видимо, принадлежал врачу, который говорил: – Да, он выживет и вскоре поправится. Удар по голове, из за которого он столько дней пролежал без сознания, – это наихудшая из его ран, но к счастью кость только повреждена, не раздроблена и не попала в мозг. Порезы на теле хорошо заживают, и кольчуга, что была на нем, защитила внутренние органы. – Я рада, врач, – ответил другой голос, в котором я узнал голос Таусерт, – ибо нет сомнения, что если бы не Ана, его высочество погиб бы. Странно, что человек, которого я считала всего лишь мечтателем писцом, оказался таким храбрым воином. Принц говорит, что этот Ана убил своими руками троих из этих собак и ранил еще многих. – Это было отлично, – ответил врач, – но еще лучше была его предусмотрительность, ведь это он обеспечил арьергард и послал возницу поторопить их. Кто действительно спас жизнь его высочеству, так эта та еврейская девушка: именно она, забыв, что она только женщина, нанесла удар убийце, который держал его за горло. – Да, такова версия принца, насколько я понимаю, – холодно ответила она. – И все же странно, чтобы слабая и выбившаяся из сил девушка могла пронзить насквозь такого гиганта. – По крайней мере, она предупредила принца о засаде, ваше высочество. – Да, говорят. Может быть, Ана вскоре расскажет нам правду об этом деле. Лечи его хорошенько, врач, и ты не останешься без награды. Потом они ушли, продолжая разговаривать, а я лежал не двигаясь, преисполненный чувства благодарности и удивления, ибо теперь я вспомнил все, что с нами произошло. Немного позже, когда я лежал, по прежнему закрыв глаза, ибо даже слабый свет, казалось, причинял боль, я вдруг услышал тихие женские шаги у моей кровати и почувствовал нежное благоухание, какое исходит от одежды и волос женщины. Я поднял веки и увидел сияющие, как звезды, глаза Мерапи, смотревшие на меня сверху точно так же, как в моих снах. – Привет тебе, Луна Израиля, – сказал я. – Воистину мы встречаемся снова при странных обстоятельствах. – О, – прошептала она, – ты наконец проснулся? Благодарение богу, писец Ана, – ведь я три дня думала, что ты умрешь. – Ах, если бы не ты, госпожа, я бы умер, – я и кое кто еще. Но теперь, кажется, мы все трое будем жить. – Лучше бы только двое остались жить, Ана, – принц и ты. Лучше бы мне умереть, – ответила она с тяжелым вздохом. – Но почему? – А ты не догадываешься? Потому что я – отверженная, предательница своего народа. Потому что их кровь пролилась между мной и ними. Ибо я убила того человека, моего родственника, ради египтянина, то есть ради египтян. Теперь на мне проклятие Яхве, и так же, как умер мой родич, так и я вскоре умру, а потом – что потом? – Потом покой и великая награда, если есть справедливость на земле или в небесах, о благороднейшая из женщин! – Если бы я могла думать так же! Чу, я слышу шаги. Выпей это; я – главная из твоих сиделок, писец Ана, это – почетный пост, ибо сегодня тебя любит и прославляет весь Египет. – Право же, это тебя, Мерапи, должен любить и прославлять весь Кемет, – сказал я. |
