– Майк, дорогуша, а сколько на это уйдет? Как долго ждать?

– Ваечка, база данных маловата, я скорее интуитивно предполагаю, что на это понадобится порядка пятидесяти лет.

– Всего-то? Ерунда какая! Значит, через пятьдесят лет мы можем рассчитывать на свободную торговлю?

– Ваечка, я сказал «порядка пятидесяти лет», а не «пятьдесят лет».

– А какая разница?

– Та еще, – сказал я. – Майка надо понимать так: раньше, чем через пять лет, он этого не ждет, но удивится, если понадобится пятьсот. А, Майк?

– Совершенно верно, Ман.

– Тогда хотелось бы еще один прогнозик. Проф подчеркнул, что мы вывозим воду и органику, а назад их не получаем. Ваечка, так?

– Ага. Но, по-моему, это не с ножом к горлу. Со временем эта проблема решится.

– Окей. Майк, отбросим возможность удешевления транспорта и трансмутацию. Как скоро мы попадем в переплет?

– Через семь лет.

– Как «через семь лет»? – Ваечка аж подпрыгнула и воззрилась на телефон. – Майк, миленький! Ты это всерьез?

– Ваечка, я очень старался, – заскулил Майк. – Это задача с бесконечно многими неизвестными переменными. Я просмотрел несколько тысяч решений, основанных на разных граничных условиях. Лучший ответ получается при допущении о постоянстве тоннажа экспорта, постоянстве населения Луны при сугубом контроле над рождаемостью и увеличении на порядок расходов на поиски льда, чтобы поддержать на нынешнем уровне потребление воды. В этом случае ответ звучит: «Через двадцать с небольшим лет». Все прочие сроки много короче.

Ваечка не иначе, как в полном трезвё, спросила:

– И как ты представляешь себе этот переплет?

– Семилетний срок я получил, исходя из предположения о неизменности политики Главлуны с учетом современного положения, экстраполируя переменные первого порядка по их изменениям за прошлые годы. На основе доступных данных ответ устойчив и весьма высоко вероятен. В 2082 году начнутся голодные бунты. Но до случаев каннибализма не дойдет по крайней мере еще года два.

– Каннибализма! – Ваечка отвернулась и ткнулась головой в грудь профу.

Проф погладил ее по головке и негромко сказал:

– Ваечка, мне очень жаль. Люди не представляют себе, как непрочна наша экологическая база. Но даже я поражен. Знаю, что водичка течет вниз, но… Но мне не снилось, что она с такой жуткой быстротой окажется ниже некуда.

Она выпрямилась, лицо у нее было спокойное.

– Окей, профессор, я ошиблась. Требуется эмбарго и всё, что отсюда следует. Пора заняться делом. Спросим у Майка, каковы наши шансы. Теперь вы ему доверяете, не так ли?

– Да, драгоценнейшая. Доверяю. Без него нам не обойтись. Мануэль, поехали?

Не вдруг убедили мы Майка, насколько мы говорим всерьез, втолковали, что его «хохмачество» могло бы прикончить нас (это машине-то, которая вправе не знать, что такое человеческая смерть!), и удостоверились, что он может и защитит наши секреты, какую бы программу раскрытия ему ни ввели, в том числе и наши собственные пароли, но произнесенные не нами. Майк даже обиделся, что я в нем усомнился, но речь шла о деле, где риск поскользнуться недопустим.

Потом ушло два часа на программирование, перепрограммирование, изменение допущений и исследование второстепенных вопросов, пока мы все четверо:

Майк, проф, Ваечка и я, – не убедились, что определили задачу: «Каковы шансы революции, революции, возглавляемой нами, преуспеть до „Дня голодного бунта“ в драке с Главлуной голыми руками против всей мощи Терры, против воли одиннадцати миллиардов сокрушить нас и навязать нам свою указку».