«Великолепно! Сожалею, если заставила волноваться, но уже наверху я решила, что направлюсь к развалинам старой византийской церкви, о которых говорила, а это ой как далеко! Но я восхитительно провела день!»

Тони замешкался, чтобы понаблюдать за нашей встречей, но сейчас исчез в двери за конторкой и оста­вил ее приоткрытой. Стратос что-то там говорил тихим голосом по-гречески, но я не могла разобрать, что. Глаза Фрэнсис смотрели на мое лицо. В них были беспокойст­во и вопрос. Должно быть, я выглядела совсем не так, как утренний угнетенный посыльный, которого она про­вожала. «Это мне?» Она понимала, как и я, что дверь открыта.

«Да… Если бы только ты пошла немного дальше, в горы, я нашла именно то, что мы искали! И доставила на место, живое и невредимое. Вот, отхаркивающая трава. Косматый Лэнгли, как новый. – Я выдернула обычный сорняк из букета и вручила ей. За нервной дрожью в ее лице быстро последовало что-то, похожее на понимание. Ее глаза встретились с моими. Я кивну­ла, и каждый мускул моего лица хотел усмехнуться с триумфом. Но я эти чувства подавила. У Фрэнсис заго­релись глаза. – Все должно быть хорошо, не так ли?» – сказала я, притрагиваясь к желтым лепест­кам. – Он совсем свеж и не поврежден".

«Дорогая, – сказала Фрэнсис, – это сокровище. Я поставлю его в воду сразу же. Поднимусь с тобой».

Я быстро покачала головой. Лучше не показывать вида, что мы торопимся уединиться. «Не беспокойся, принесу тебе их, когда переоденусь. Вот остальные. Не думаю, что есть много важного, но было мало времени… Закажи для меня аперитив и барашка? Я присоединюсь к тебе до обеда, и давай помолимся, чтобы он был поскорее, умираю от голода».

Я побежала наверх в комнату, где на стенах все еще розово светились последние лучи солнца. Тени виногра­да стали расплывчатыми, приготовились поблекнуть и погрузиться в полную темень. Я сняла куртку и бросила на кровать, пинком отбросила пыльные ботинки. Толь­ко теперь я начала осознавать, как устала. У меня болели ноги, в них глубоко въелась пыль, которая просочилась сквозь парусиновые туфли. Тонкая соломен­ная дорожка очень приятно ласкала босые ступни. Я стянула платье и бросила вслед за курткой, подошла к окну, широко его раскрыла и облокотилась на холодный каменный подоконник, выглядывая наружу.

Вдали из золота вырастают угольно-черные скалы. Под ними лежит спокойной темно-синей тенью море, теплое там, где еще его касается солнечный свет, и мерцающее фиалковым цветом. Плоские скалы возле отеля цвета анемонов. Ледяные маргаритки закрылись, и ковры из листьев, которые покрывали горы, темны, как морские водоросли. К вечеру ветер переменился и дует теперь от берега, слегка рябит воду. По заливу плывут две чайки – тени, которые можно опознать только по их долгим печальным крикам. На ночную ловлю рыбы отправляется каяк, за ним следует ряд маленьких лодок, как утята за мамой-уткой – это лод­ки для ловли на свет переводят на буксире на богатые рыбой места. Там вдалеке рассеются и закачаются на воде их огоньки, словно звезды. Я попыталась увидеть другой каяк, незнакомый, скользящий без огней далеко в открытом море, но взяла себя в руки. Так не пойдет. Чтобы изображать невинность, я должна выбросить из головы все мысли о других. В любом случае, они вышли из кадра. Каяк Лэмбиса проскользнет в темноте в залив Дельфинов. Они втроем на борту, забыли обо мне и благодарно обратили свои лица и думы к Афинам и концу их приключений. А тем временем я устала, голо­дна и вся в пыли, и теряю зря время. Если в отеле Стратоса есть ванна с горячей водой…

Оказалось, что есть. Я быстро приняла ванну, верну­лась в комнату, торопливо одела свежее платье и с бешеной скоростью привела в порядок лицо и волосы. Звонок возвестил обед, когда я одевала сандалии.