Что-то коснулось меня, потянуло за протянутую руку, не дало нырнуть, заставило неуклюже раскинуть руки и ноги и всплыть на поверхность. Лодка, качаясь, про­шла мимо, волны от ее носа налетали одна на другую. В тот же момент полетело копье. Это была вспышка среди миллиона сверкающих и мерцающих точек света. Звезды, капли воды, плескающаяся пена, сверкание в моих глазах, залитых водой. Раздался треск, неприятный дребезжащий звук, проклятие. Мир плыл, сверкал, между мной и светом поднялась огромная чернота. Да­же не знаю, что вытолкнуло меня на поверхность, в меня вселился зверь, рыдал, требовал воздуха и толкал к твердой скале. Последнее долгое погружение вынесло меня к одному из нагромождений горной породы. Копье, брошенное преждевременно, ударилось в нее, потом в нос лодки Стратоса, которая слишком близко следовала за мной, и понеслось далеко в сторону.

Передышка, крепкому организму этого достаточно. Мое сознание избавилось от беспомощного ужаса, воз­дух стал наполнять мое тело, и я увидела, что я в безопасности до тех пор, пока прячусь между скал. «Психея» развернулась в мою сторону. Я снова нырнула в темноту, протянула руку, чтобы ухватиться за камень и снова отдохнуть, пока он не приплывет сюда.

И вдруг меня что-то схватило и потянуло в сторону от скалы, что-то под водой… Худое и гибкое, как змея, обвилось вокруг ног и потащило вниз, словно камень человека, осужденного на смерть в воде. Я боролась с новой силой, порожденной инстинктивным страхом, за­была о другой опасности. Наверху – огни и копье, а этот ужас возник из мира снизу. Кошмар пловца, сама суть ужаса. Водоросль, щупальце, веревка сети… Оно быстро меня влекло, тянуло вниз, задыхающуюся. И свет возвращался. Моя рука уцепилась за скалу, что-то тянуло меня вниз за колени. Со мной покончено. Точно. Свет приближается.

Затем он исчез, выключился. Внезапная темнота ре­вела и ослепляла. Но рев был настоящим, ночь вдруг заполнилась ревом моторов, криками, резким треском… а затем я увидела другие огни, маленькие, смутные и беспорядочно двигающиеся по воде. Затемненная лодка с фонарями лежала между мной и звездами, словно колеблясь, вдруг ее мотор выстрелил, и поток белой пены, который понесся от кормы, почти смахнул меня со скалы. Хвост пены затерялся в темноте. На ее месте тихо появилась большая тень с ходовыми фонарями на мачте и носу.

Кто-то сказал: «Крепко держись, моя хорошая», – а кто-то еще сказал по-гречески: «Бог хранит нас, мор­ская русалка», – и голос Колина сказал, почти не дыша: «Она ранена».

Затем возле меня уткнулся багор, и тихо закачалась лодка. Протянулись руки и схватили меня. Бок каяка качнулся, и мне удалось схватиться за него и наполови­ну вползти на борт. Я висела, задыхаясь и обвиснув, пока меня снова не схватили руки и не подняли, и то, что скрутилось вокруг ног и тянуло меня вниз, вылезло тоже.

Я лежала на дне каяка, согнувшись, на толстой вере­вочной циновке, задыхающаяся, дрожащая и больная. Смутно я почувствовала руки Марка и его голос. Меня больно растирали чем-то сухим и грубым, заставили проглотить что-то резкое и ароматное. А каяк качался у скалы. Запыхавшийся Марк серьезно ругался такими словами, что никогда от него их не ожидала. Затем мои голые плечи накрыли пальто из твида и дали мне еще глоток крепкого греческого бренди. Я сидела, а Марк обнимал меня здоровой рукой. Тепло его тела согревало меня. Я укрывала свою наготу и окоченевшие, слабые пальцы. «Успокойся. Все в порядке, только успокойся». Таким тоном он обычно успокаивал Колина.

Я дрожала, прильнув к нему. «Копье, – сказала я – водоросли».

«Знаю. Сейчас все в порядке. Он ушел. – Успокоение исходило от него осязаемыми волнами.