– Чем вы собираетесь заняться брачной ночью? – с любопытством спросил он, поднимая ширму и относя ее к Обри.

Почувствовав, что он снова смотрит на нее, она в замешательстве пожала плечами. Если бы не пена, укрывающая ее от его глаз, она бы умерла от стыда.

– Не знаю. Я думаю, мы сможем завести раздельные спальни. В самом-то деле, вступая в брак по расчету, муж не вправе надеяться каждую ночь навещать свою жену.

Остин еле сдержался, чтобы не ответить остротой на ее наивное замечание, и молча установил ширму. Следовало помнить, что она еще ребенок, хотя порой…

Окончательно приведя в порядок и ширму, и свои мысли, он ответил:

– Если вы, в самом деле, так полагаете, позвольте вас разочаровать.

Остин вернулся на кровать и начал снимать чулки, прислушиваясь в то же время к плеску, который она производила, выбираясь из лохани. Ему хотелось заглянуть за ширму, но граф был слишком джентльменом, чтобы зайти так далеко в своих шутках. Он вздохнул и продолжал говорить, сожалея об упущенной возможности, раз уж она явно не собиралась отвечать.

– У меня уже была жена, считавшая своим призванием делать меня рогоносцем; я не хочу иметь вторую такую же. До тех пор, пока мы будем считаться мужем и женой, я собираюсь приложить все усилия, чтобы не оскорблять вас сравнением с другой женщиной и ожидаю от вас того же. Вы меня поняли?

Обри задумчиво кивнула, забыв о том, что он ее не видит. Вытираясь, она обдумывала его слова и чуть не вскрикнула, когда он вернул ее на землю, постучав по ширме и перебросив через нее платье.

– Оденьтесь, выйдите и ответьте мне, Обри Элизабет.

Ее глаза удивленно расширились при звуке своего второго имени, но она поспешила одеться, прежде чем он решит вломиться к ней снова.

У нее перехватило дух, когда она обнаружила, что платье оказалось слишком уж открытым. Светло-зеленый шелк фестонами обрамлял каждую грудь, декольте поднималось вверх под таким углом, что плечи были почти оголены. Широкие рукава с прорезями распахивались при малейшем движении, дразня наблюдателя зрелищем наготы рук. Корсет облегал талию и бедра как вторая кожа, и только пышный шлейф юбки хоть что-то прикрывал. Ей очень хотелось узнать, кому пришло в голову купить подобное, чтобы отомстить, когда она до него доберется.

Закусив с досады губу, она нервно попросила:

– Остин, передайте мою шаль.

Вышагивая в раздражении от ее молчания, Остин свирепо обернулся, услышав просьбу.

– Мадам, я жду вашего ответа. Я не собираюсь рыскать по вашим сундукам за безделушками.

Обри подобрала подол юбки и, вызывающе подняв голову, вышла из-за ширмы. Волосы, частично освобожденные от заколок, ниспадали на плечи.

– Я поняла вас, милорд.

Остин обернулся, и глаза его просветлели, когда он увидел открывшуюся картину. Он с удовольствием оглядел безупречную золотистую кожу плеч и вполне насладился крутыми изгибами молодых грудей. Граф услышал, как она затаила дыхание, когда его взгляд скользнул вниз, вдоль узкой талии и задержался на округлости бедер. Когда он вообразил, что можно увидеть, сняв наряд, он с неохотой отвел взгляд.

Обри, поблескивая нефритовыми глазами, не сделала ничего, чтобы сгладить его состояние, и Остин пошел за ширму, на ходу вытаскивая сорочку из-за пояса.

– Платье выглядит лучше, чем я ожидал, – хрипло пробормотал он, скрываясь за ширмой.

Щеки Обри залила краска.

– Так это вы выбрали его, милорд?

– Мое имя Остин, если вы собираетесь ко мне обращаться, – ответил он с легким ехидством. Рубашка упала за ширмой. Следом за ней последовали брюки.

Когда Обри услышала, как он опустился в ванну, ее щеки вспыхнули, и она поспешила нырнуть под полог кровати, наглухо запахнув его за собой.