Хенсон вытянул руку из спального мешка и глянул на часы. Два часа. Пора.

Спальный мешок крепился по — паучьи на потолке. Однажды Хенсон не привязался, выплыл во сне из мешка и когда проснулся, то обнаружил себя головой в вакуумном унитазе, напоминавшем большой пылесос.

Джим отвязался и вытянулся из мешка. Тело поспешило улететь, но он задержался руками. Путь был ему знаком. Не единожды он путешествовал таким образом. Держась руками за шпангоуты, он мягко проплыл над люком пилотируемого корабля «Союз» в функционально — грузовой блок "Заря".

Блок был русского производства, Муслимов часто зависал здесь для монтажа, и шеф Хенсона генерал Эдди Уолш подозревал, что под видом экспериментов по индивидуальной программе русские монтируют шпионскую аппаратуру.

Однако Хенсону не удавалось получить никаких подтверждений, хотя он и спускался сюда каждую ночь, когда Муслимов засыпал. Чертов русский храпел на всю МКС, пока он безрезультатно ковырялся в наваянном им за день.

Неоднократно Хенсона посещала крамольная мысль. Дело в том, что рядом с входом в «Союз» находилась кабельная развязка проводов управления.

Если найти в пучке коаксиальный кабель с нужной маркировкой и отомкнуть разъем, предварительно отключив бесперебойник, то можно оставить без питания один из серверов "Зари".

В таком случае спасти базу данных будет практически невозможно, и русским придется начинать все сначала.

Внезапно, за спиной Хенсона возникла круглая как хелоуинская тыква голова Муслимова. Джим вздрогнул и резко оглянулся.

В иллюминатор светила луна. Она была абсолютно белая, как белый фрак, и круглая, как блюдце.

Хенсон успокоил сбившееся дыхание, погасил ненужный фонарь и поплыл к себе. Со второго или с третьего раза ему удалось влезть в мешок, после чего он привязался, кляня, на чем стоит этих странных русских и, обвиняя их во всех смертных грехах, включая и то, что это именно они придумали спать на потолке.

Г Л А В А 1

Н Е М О Й С В И Д Е Т Е Л Ь

Флоров оставался на месте, а мир двигался. Никогда ему не было так тяжело, потому что мир двигался сквозь него. Никакого физического воздействия, только чувства, эмоции. Каждую секунд, каждое мгновение миллионы, миллиарды, триллионы эмоций.

Какие-то давно забытые воспоминания детства, навроде испуга от угодившей в велосипедную цепь штанины или радости от новой игрушки. Улыбка первой девочки, которую ты на самом деле давно забыл. Просто хорошее настроение маленького мальчика, вставшего поутру. Обида. Испуг. Радость и ужас. Чувства крутили свою карусель внутри Флорова, наворачивались одно на другое. Меняя друг друга с огромной скоростью.

Ему не было плохо. Ему было херово как никогда. Ни один живой человек не способен вытерпеть столько чувств за раз и практически одновременно. Еще немного и он сойдет с ума. Совсем немного. Мгновение и голова его лопнет как тот шурале, в которого угодила граната.

Внезапно все кончилось.

Флоров валялся на полу лифта, Яна стояла рядом.

— Долго ты будешь прохлаждаться? — спросила она.

— Как, на тебя это не действует? — изумился он.

— Действует, но не так отвратительно как на тебя. Ты всю дорогу пролежал на полу, плакал и чмокал, будто сосал соску. Взрослеть пора, а то я начинаю испытывать к тебе материнские чувства.

— Ладно, пошли, взрослая нашлась.

Дверь распахнулась, выпуская их в знакомый подвал. Беспрепятственно поднявшись в холл, Алик испытал небольшое разочарование. День был в разгаре, и в холле находилось полно народу, женщин в том числе. Алик вспомнил, как они совершенно голые гуляли здесь, а потом шли одеться в гардероб, перед тем как выйти на улицу и понял, что даже в том замороченном мире были свои привлекательные стороны.